Я вступил во взрослую жизнь под аккомпанемент натовских бомб в Белграде.
Горящая, изнасилованная Югославия стала для меня вехой, рубежом окончательного формирования личности, мировоззрения, оценок происходящих вокруг глобальных событий.
Меня не связывали с этой несчастной страной, принесённой в жертву "новому мировому порядку", какие-то особые узы. Я вырос и сформировался в иной культурной среде, поэтому соображения славянского братства или религиозного единства лежали за пределами моего эмоционального поля.
Бессильная злость, охватывавшая меня от происходящего — это была обычная человеческая реакция на беспредел.
У меня не было доступа в интернет в 1999 году. Да и компьютера к меня тогда не было. Основным источником информации для меня было радио. Я слушал RFI, DW, "Свободу", изучал их точку зрения, знакомился с их идеями.
Слушал поток бесконечной иезуитской софистики, лжи, подмены понятий.
Слушал и наблюдал, как проступают вампирские клыки, как покрываются рептильными чешуйками руки "джентльменов, баронов и сэров".
Я помню, как какая-то мразь то ли со Свободы, то ли с RFI, раздухарившись, пела о том, как бомбы, "крушащие социалистическое средневековье Милошевича", открывают дорогу к построению "лёгкого, воздушного царства свободы, Европы без границ", где живут, видимо, феи и розовые пони. На фоне этой пафосной речи играла возвышенная музыка, я не помню как называется это, прости Господи, произведение, но на Свободе она играла постоянно.
Клыкастые джентльмены рвали на куски Югославию, жрали ее кровоточащую плоть, а наша нищая и больная страна совершенно ничем не могла ей помочь.
И это вселяло отчаяние, уныние, стыд, горечь.
Я вступил во взрослую жизнь, перенеся сильнейшее, острое унижение.
Они насиловали Югославию, но смеялись над нами и плевали в лицо нам.
Это было очевидно.
Не было никаких вопросов.
Весной 1999 года окончательно и бесповоротно рухнуло мое доверие к "свободному миру".
А мы так хотели, чтобы нас взяли на работу в Макдональдс.
Всей страной мы хотели устроится на работу в Макдональдс.
Верили, что нас туда возьмут, и, в принципе, самое страшное, что мы были бы счастливы, если бы взяли.
Это Сан-Франциско, город в стиле диско
Это Сан-Франциско, тысячи огней
Это Сан-Франциско, город в стиле риска
Это Сан-Франциско, made in USA
Когда Серёжа Лемох и Богдан Титомир прыгали на сцене в крутых кожаных куртках, мы думали, что мы уже там. Мы уже купили билеты.
А спустя несколько лет нам смачно плюнули в лицо и показали нам наше место.
Двадцать три года я ждал ответки.
Двадцать три года.
Жалкие хохлы тут решительно не при чем.
Украина не государство.
Это блядский дом, населенный ведьмами и кикиморами. А на кровати лежит пьяный Тарас без штанов.
Мы выбили дверь в этот блядский дом, с одного пинка, ногой, обутой в солдатский ботинок.
И ведьмы с кикиморами, визжа и сверкая булками, побежали кто куда, не забывая прижимать между титек невеликие тарасовы гроши.
Тарас полез драться, думая, что защищает свой дом, свою квартиру.
Пьяный, без штанов, с табуреткой из блядского дома в руках..
Нет у тебя своего дома, Тарас.
Продали твою квартиру ведьмы с кикиморами. А деньги спиздили, да.
Даже табуретка, которой ты пытаешься нас ударить, она не твоя. Там латиницей написано что-то на ножке, не видишь? Инвентарный номер армии США.
Мы не к тебе пришли вообще. Ты просто пьяный гондон, нищий и обворованный.
Мы пришли к хозяевам этого блядского дома. Спросить с них за плевки в наше лицо.
Блядский дом мы сожжем, конечно, не обессудь. Слишком уж он пропах неприятными субстанциями.
Не нужен нам твой блядский дом, поэтому будем его палить.
И ты ничего уже не сделаешь, Тарас, сколько бы не бился, и не барахтался....
Ответить с цитированием
Сообщение от Альфредыч
