- Вы говорите, побрить и подровнять височки? Молодой человек! Вы знаете, как вам повезло? Ваша покойная мама плакала бы от радости, что вы попали к старому Моне Ах, она еще жива? Так передайте ей привет и пожелания!
- Вы знаете, что это за машинка, молодой человек? Это же настоящий "Цубербиллер", она у меня с четырнадцатого года, так что я вам скажу - я её ещё ни разу не чинил! Я с вас симфонию сделаю этой машинкой. Девушки будут на вас умирать с первого взгляда.
- Что вы кричите, юноша? Ну так что, что старый Моня увлёкся, надо с этого делать несчастье? Да, у вас один височек вышел короче. Так вы думаете, небольшая асимметрия - это плохо? Это даже красиво! Когда у меня стригся господин почтмейстер, он всегда говорил "Моня, ты же знаешь - левый височек короче!". И старый Моня стриг короче, потому что господин почтмейстер имел разные щёки.
- Да, я знаю, что у вас одинаковые щёки. Так я виноват, что у вас такая ординарная личность? Ничего, молодой человек, я с вас сделаю Аполлона. Когда я делал Аполлона с господина попечителя окружных гимназий, одна женщина из-за него стрелялась два раза: один раз в себя - один раз в него. Старый Моня всегда умел обслужить клиента.
- Что вы дёргаете головой, молодой человек? Вы думаете, что если вы не будете сидеть спокойно, так вы будете красивый? Не надо так думать! Ну и что же, что печёт затылок? Не делайте с этого трагедию, я вас попудрю, и вы забудете, что у вас есть затылок.
- Что? У вас на подбородке засохло мыло? Я знаю, почему оно засохло? Что, я виноват, что делают такое мыло? Это же не мыло, а пародия! Когда мне доставали французское мыло "жорж", так это же была поэма!
- Да, контрабандой доставали, конечно Тогда люди умели жить и уважали Моню. Вы случайно не контрабандист, нет? Ах, студент? Кто бы мог подумать, такой приличный молодой человек!
- Как, вы хотите сказать, что я постриг вас коротко? Вы меня обижаете. Да, это бобрик, так чем вам не нравится бобрик? Супруга господина генерал-губернатора всегда говорила, что это не причёска, а сплошное па-де-де.
- Что я делаю? Юноша, я готовлю компресс. Вы хотите уйти без компресса? Так за что старый Моня получает деньги, я вас спрашиваю? И вообще, я вас не спрашиваю: старый Моня знает, что он делает клиенту. Что вы шипите, господин хороший? Вам кажется, если шипеть, то компресс станет холодный? Вам нужен холодный компресс? Мне он не нужен. Не капризничайте, юноша, вы не моя тёща. У вас есть тёща, нет? Так у вас всё впереди, не надо нервничать.
- Приходите в следующий раз, юноша, старый Моня наведёт на вас марафет. Я с вас сделаю картину "Явление Христа народу", вот что я с вас сделаю. Будьте здоровы, и не надо говорить спасибо. Старому Моне все говорят спасибо, даже супруга господина генерал-губернатора.
Родители говорили непонятно. Потрясая перед папиным лицом авоськой гнилой картошки, мама спрашивала:
- Что ты, поц ин тухес купил?
Что такое “поц ин тухес”? - встревал я.
- Это... - “дорогой человек”, - слегка смутившись, отвечала мама.
- Как Брежнев?
- Ой, вей - она хваталась за сердце. - Кто тебе это сказал?
- Папа.
Отец ухмылялся.
- Чему ты ухмыляешься?.. Если этот шлемазал где-то скажет...
- А что такое “шлемазал”?
Мама нервно гладила меня по волосам.
- Это... - такой мальчик...
- Толковый, - подсказывал папа.
- Молчи, лучше посмотри, какой дрек* ты принёс!
Авоська летела в раковину.
- Что такое “дрек”, мама?
- Он называет это картошкой!.. Что тут выберешь?! Гурништ!
- Что такое “гурништ”?
- Твой отец!
Я путался.
- Мы будем кушать дрек?
- Да, благодаря этому поц ин тухесу.
- Брежневу?
Мама хваталась за голову.
- Я сойду с ума! Если этот шлемазал...
- Толковый мальчик! - подсказывал папа.
- Если этот... толковый мальчик где-то брякнет. Ты понимаешь, что с нами сделает Советская власть?
Папа понимал.
Его любимой присказкой было: “Советская власть плюс электрификация всей страны!”
Он говорил это, когда гас свет и тухли спички, глохла машина и трещал телевизор, перегорали пылесос и пробки, когда стиральная машина била током, а посуда об пол. Сотню раз на день.
- Что такое элек-три-фи-кация? - с трудом выговаривал я.
- Лампочка Ильича, чтоб он был нам в гробу вечно живой! - отвечал папа.
Мне представлялся дедушка Ленин на табуретке, вкручивающий в коридоре лампочку.
- Он её закрутил?
- Он закрутил нам бейцим*!
- Что такое бейцим, папа?
- Это как мозг, только больнее.
Я терялся.
- Мама, - докучал я матери, - это правда, что Ленин закрутил нам лампочку в мозг.
- Ой, вей! - она роняла поварёшку. - Кто тебе сказал?
- Папа.
- Чему ты учишь ребёнка?! Ты хочешь цурес*?
- Что такое цурес, мама?
- Это жить с таким поц ин тухесом!
- Ты живёшь с Брежневым?
Вопросы вели к ответам, ответы к вопросам. Родителей эта цикличность приводила в бешенство, меня заводила в угол.
- Папа назвал мою учительницу некейве*. Кто такая некейве, мама?
- Тётя.
- Екатерина Семёновна моя тётя?
Из угла я почти не выходил, но и оттуда всё было слышно.
- Что это за язык? - спрашивал я.
- Еврейский, - отвечал папа.
- Я хочу его знать.
- Оно тебе надо?
- Надо.
- Оно тебе не надо.
Тогда я шёл к маме. Она жарила блинчики.
- Как блинчики на еврейском?
- Блинчикес.
- А вареники.
- Вареникес.
Картошку я помнил.
- А я знаю по-еврейски, - хвастался я своему другу Эдику. Он приезжал на каникулы к бабушке и гордо именовал себя полукровкой.
- Моя мама русская, - объяснял он, - папа еврей, а дядя удмуртский сионист - женат на удмуртке. Хочешь быть сионистом?
Конечно, я хотел.
- Вот, - говорил Эдик, расправляя на коленях чуть пожелтевшую газетёнку. - Сионистская, из самого Биробиджана.
“Биробиджан” он произносил шепотом.
- Это иероглифы, - пояснял, заметив, как округлялись мои глаза.
- Что тут написано? - мой палец скользил по диковинным строкам.
- Не туда, балда?! Не знаешь, что у сионистов всё задом наперёд?
Я вёл обратно - ясности не прибавлялось.
- Ну? - вопрошал Эдик.
- Вещь! - откликался я.
Вечером, кружа по комнате задним ходом, говорил папе:
- Видишь, я сионист.
- Так-так, очень хорошо...
Папа смотрел хоккей.
- Сегодня газету из Биобиджана читал.
- Давай, давай, поднажми!
- Вырасту, женюсь на удмуртке.
- Молодец, Харламов!.. Что ты сказал?!
Эдик учил меня алфавиту.
- Это “А”, это “Б”... “В” нету... Это “Г”, это “Д”... “Ж” тоже нету.
- У сионистов нет “же”?! - таращился я. - Как же они пишут “ёжик”?
- В Биробиджане нет ёжиков.
Буквы сионисты экономили. У них не оказалось половины гласных и мягкого знака, не говоря о твёрдом. Любимое мамино “ой, вей!” не писалось, хоть режь.
- Маме это не понравится, - сокрушался я.
- Зато смотри, как красиво получается “коммунизм”!
- Да! - любовался я построенным из иероглифов еврейским коммунизмом - он красовался на заборе среди других не менее красивых надписей.
- А электри-фи-кацию можешь? - спрашивал я, и Эдик старательно выводил заказ на дверях деревянного сортира. Электрификация получалась корявой. Букв не хватало.
- Ильичу бы это не понравилось, - качал я головой. - Дорисуй лампочку.
- Что вы, оглоеды, намалевали?! - подлетала к нам русская половина Эдика, баба Лиза.
- Лампочку Ильича! - пояснял я. - Сейчас коммунизм дорисуем, будет понятней.
Вытянув нас хворостиной, баба Лиза проявила, как выразился Эдик, бытовой антисемитизм. Больше у неё коммунизма мы не строили.
Каникулы кончились. Эдик уехал. Начался учебный год.
За сочинение “Как я провёл лето” папу вызвали в школу...
- Занимался сионизмом?! - орал он, багровый, как рабоче-крестьянский стяг. - Строил Советскую власть в туалете бабы Лизы?! Ты идиот?!
- Шлемазл, - голосил я, - толковый!
- Вот тебе жареный дрек с грибами!
Папа репрессировал меня ремнём, а мама, качая головой, всё вздыхала:
- Мешигене цайтн! Сумасшедшее время!..
- Борис, идём быстрей, смотри под ноги ...
Я говорю – ПОД ноги, а не НА!
Шо за народ – ну, чисто бандерлоги,
Уже с утра товар у них убогий,
Цветёт и пахнет лишь одна цена!
- Спросить имею – сколько стоят куры?
Как вы сказали? Это об цене?!
Шо, тётя Роза выглядит на дуру?
У ваших птиц одна мускулатура...
Ой, за кризИс поплакайте жене!
- Борис, не отставай!... Какой зефирчик?
Иметь желаешь сладкий диабет?!
Так, дайте обезжиренный кефирчик ...
Держи, Борис, свой чудо-эликсирчик,
И шоб я не слыхала слова "нет"! ...
Уже забыл, шо мы должны Аркаше
Побольше всяких вкусностей купить?
В прострации ребёнок, радость наша,
А драму личной жизни - каждый скажет,
Калории лишь могут излечить!
- Так, сколько вы желаете за сливу?
Шо, в самом деле? Значит, не мираж...
Как говорит моя подруга Рива –
Быть может, это не весьма красиво –
Подите с вашей сливой в секс-вояж!..
Кошмар какой-то! Жмот на мародёре!
Шоб вы так жили, как я вас люблю!...
- Почём клубника?.. Утопиться в море!..
Борис, отстань, сейчас сама завою...
Сказала же – зефирчик не куплю!
- А шо это за бисер, извиняюсь?...
Куриные яички? Ну и ну!
А с курочкою шо, спросить стесняюсь?
Не лилипут? Да я не издеваюсь...
Пережила гражданскую войну?...
Ну ладно, а вот эти помидоры?
Смотрю, почти приличные на вид...
Почём-почём?! Да где же ревизоры?!
Ай, перестаньте ваших уговоров -
Придём на днях – когда возьмём кредит.
Борис... Борис!... Куда ж он подевался?
За этим идиотом глаз да глаз...
Вот тут стоял, за сумочку держался...
Не видели, супруг мой потерялся –
В очочках и футболке "Адидас"?...
Ой, слава Богу, вот он, непутёвый ...
Борис, в чём дело? Ну? Я жду ответ!
Шо? Календарь на стенку нужен новый?
Вот с этой голой б..., пардон, коровой?
Ну всё, попался, старый муравьед!
Стоит, развратник, у лотка с порнушкой!
Как не с порнушкой? Ты ещё жужжишь?!
Какой позор! Уж лысая макушка,
А в голове всё игры да подружки...
Ну, берегись, пузатый Кибальчиш!
Ведь пользы никакой, одни расходы...
Ох, говорила мама: "Так и знай -
Ты, Роза, детка, с этим Квазимодой
Свои загубишь молодые годы" ...
Никчемный поц, обжора и лентяй...
- Шо говорит мне эта продавщица?
Шо заберёт страдальца хоть сейчас?
Я извиняюсь – это ж не вещица,
Вообще-то и самой мне пригодится...
Такой мужчина, дама, не про вас.
- Гражданка, соблюдайте ваше место,
Торгуйте свой интимный инвентарь...
Скажи, какая барышня-невеста!
Да мой Борюня, будет вам известно,
Отличный семьянин, а календарь
Хотел купить для сына, между прочим...
Да вам какое дело, Боже ж мой!
Мой муж и в ЭТОМ плане очень-очень,
Да шоб вам каждый день такие ночи!..
Идём, дружочек, нам пора домой!
- Не тяжело? Ну, потерпи немного,
Придём домой – рябиновки налью...
Шо? Хочешь в Интернет? Да ради Бога!..
Борюня, вон киоск через дорогу -
Давай зайдём, зефир тебе куплю...
"Голос тот же: как не было, так и нет!"
Так, достаточно самокритично, о своём голосе говорил Леонид Утесов. Но тут же добавлял: "Я пою не голосом - я пою сердцем!"
... Конечно, во всём виноваты гены. Семья Вайсбейнов (псевдоним "Утёсов" появился позднее) жила в Треугольном переулке в атмосфере нежданно свалившейся на них конспирации. Дело в том, что его старшая сестра Утёсова - Полина, была революционеркой. Естественно, это было жуткой тайной, но какие могут быть тайны от соседей. Глава семейства, т.е. благородный отец Вайсбейн, этого не одобрял. Особенно потому, что сходки происходят прямо в их тихой еврейской квартире. Поэтому, когда подпольщики, на всю голову больные революционными идеями, расходились и в прихожей провозглашали на весь дом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", папа, шурша газетой, неизменно бросал им вслед: "Соединяйтесь-разъединяйтесь, но только не в моей квартире. Пусть мне не так повезёт, как другим странам".
Сын явно пошёл в отца. Брошенные им фразы ни в коем случае нельзя относить к образцам юмора - это просто взгляд на жизнь одессита. Геннадий Хазанов рассказывал, что решив жениться на своей нынешней супруге Злате, Гена попросил Утёсова быть свидетелем на свадьбе. Конечно, Леонид Осипович мгновенно согласился. Но когда приехали в ЗАГС, Гена понял, как опрометчиво он поступил. Регистраторша, увидев великого певца, просто обалдела. Молодожёны сразу отошли на второй план, и вся дальнейшая церемония была посвящена Утёсову. Ему даже пришлось вмешаться и мягко напомнить:
- Деточка, это они женятся, а не я.
Но это мало помогло. "Деточка", задыхаясь от счастья, пролепетала:
- Леонид Осипович, как давно вы у нас не были!
Тут Утёсов побледнел:
- Умоляю, только не скажите это моей жене, дескать, я у вас частый клиент. Рискую не я, а вы - вам не пережить тот допрос с пристрастием, который она вам устроит.
Научная организация женитьбы.
Рассказывают, что Утёсов действительно был примерный семьянин. Хотя когда его однажды попросили вспомнитьть, как он женился на артистке оперетты Елене Ленской, Утёсов сказал:
- Для этого мне нужна коробка спичек.
Взяв коробок, он начал рассказ:
- На нашей свадьбе была моя сестра, - с этими словами он вынул одну спичку и положил слева, - и сестра Леночки (после этого он вынул вторую спичку и положил справа). Был мой брат (ещё спичка налево) и брат Леночки (теперь спичка направо), мой дядя (спичка налево) и дядя Леночки (спичка направо). А также была моя тётя (спичка налево) и до едрёной матери Леночкиной родни.
На последних словах Утёсов в сердцах вытряхнул направо всё содержимое коробка. Можно ли более наглядно объяснить, как проходит свадьба в Одессе?!
Он любил розыгрыши. Мог, например, принимая дома друзей, если вдруг звонил телефон, снять трубку и начать такой диалог с кем-то на том конце линии:
- Сейчас, минутку, только надену очки … Да, этот хороший … Этот плохой … Этот хороший … Плохой … Плохой … Хороший.
Закончив и положив трубку, объяснял ничего не понимающим свидетелям разговора:
- Это жена звонила. С рынка. У неё плохое зрение, и я помогаю ей выбирать помидоры!
Многие долго мучались вопросом: это он шутил или действительно звонила жена с рынка?
Но окружающие, особенно одесситы, тоже никогда не оставались в долгу. И хотя Одессу Утёсов безумно любил, но на гастроли в родной город ездил с опаской. Как-то после концерта к нему подошёл один очень пожилой и очень одессит и, прижав руки к груди, воскликнул:
- Дорогой вы наш, как мы вас любим! Мы же все за вас гордимся! Не забываем и всё об вас знаем! Какой у вас замечательный сынок растёт: и красавец, и талант - весь в отца!
- Но у меня нет сына, - уважая старость, тактично объяснил Утёсов почитателю, тем более, что окружившие их другие зрители в этот момент оживились. - У меня только дочь Эдит.
- Ха, у него нет сына! - возвёл руки поклонник таланта. - Вы нам будете рассказывать! Вы не знаете, а вся Одесса знает!
Что ж, быть одесситом большая честь, но и большая ответственность.
Секретная синкопа.
Утёсов безумно любил Одессу. Нам никогда не забыть, что это он, Утёсов, прославил Одессу, а Утёсова прославил джаз. Поэтому нельзя не сказать два слова и о джазе Утёсова.
Здесь к месту будет рассказ писателя-сатирика Виктора Ардова, как однажды из Аргентины приехал знаменитый джазист, который прямо в аэропорту заявил, что будет выступать в СССР, только если ему организуют встречу с его кумиром Утёсовым. Встречу было поручено организовать уважаемой организации (только, боже упаси, не подумайте, что это было Министерство культуры). Сотруднику "организации" в чине капитана было поручено всё устроить и быть переводчиком. Но, видимо, в органах хорошо учили не испанскому языку, а чему-то другому. Иностранец приехал к Утёсову, выпили, но общение с аргентинским гостем пошло как-то туго - переводчик только бэкал и мэкал. И тогда Ардов, тоже в это время бывший в гостях у Утёсова, вдруг сказал, кивая на джазиста:
- Лёдя, а, по-моему, он еврей, - и произвёл контрольный "выстрел", произнеся: - Ир зайт аид?
Джазмен радостно закивал. Дальнейшая беседа пошла на идише весело и раскованно. Только один из присутствующих был грустен и скован, представляя, как его уже завтра в лучшем случае тоже сковывают, а в худшем - вытуривают из любимых органов.
Когда аргентинский друг уже одевался в прихожей, наш капитан затолкал хозяина дома в кухню и, порываясь стать на колени, стал умолять сказать, о чём они говорили. Утёсов пожал плечами:
- О синкопе.
В КГБ потом долго выясняли, где синкопу использует наш военно-промышленный комплекс, и требуется ли для работы с ней особый допуск. И хотя специалисты пытались объяснить начальству, что синкопа - это смещение акцента с сильной доли на слабую, сильное духом, но слабое умом начальство так и не поверило, что ради этого ехал из Аргентины специальный агент, потративший годы на освоение джаза, чтобы так замаскироваться...
Может быть, не все задумывались, насколько толково придуман в Городском саду памятник Леониду Утёсову. Одесситы отступили от традиции сажать великих людей на лошадь. Своего великого земляка они посадили на лавочку. Не знаем, удавалось ли кому-нибудь подсесть хотя бы на лошадь позади "Медного всадника" в Петербурге, но на лавочку к Утёсову подсаживались тысячи желающих послушать утёсовские байки про старую Одессу...