ВАГОНЧИК.
С Вовкой Дрожжиным, я сдружился давно…
Когда, где-то далеко в степи, раздался глухой рокот тракторного мотора, я стоял уже в поле, и вслушивался в приближающееся монотонное урчание. В те далёкие шестидесятые годы, техники в нашем небольшом селе Сартерек, которое являлось отделением совхоза Каракол, было не много, и появление чего-то нового было большим событием, - особенно для нас, детворы.
Вскоре, на горизонте появилось что-то необычное, - большое и непонятное. Какой-то, огромный ящик, похожий на небольшой дом, двигался своим ходом, прямо по ковыльной степи, в нашу сторону. Над домиком, несмотря на разгар лета, словно из печной трубы, непрерывным шлейфом, в небо поднимался чёрный дым. Я заинтересовался самоходным домом. В этом было что-то необычное, и вносило в нашу, в общем-то, бедную на события жизнь, какую-то новизну. Пропустить такое событие я просто не мог. Ни минуты не раздумывая, я рванул по степи навстречу, прямо по колючкам. Босые ноги, не знавшие в летнее время никакой обувки, не боялись ни стерни, ни раскалённой от жаркого солнца пыли, ни острых колючек. Подошва была, всё равно, что покрышка у велосипедного колеса.
Когда мы несколько сблизились, я понял, в чём дело. Гусеничный трактор, которого поначалу не было видно на тёмном фоне странного сооружения, тянул за собой вагончик. Вагончик весь был обшит ровненькими, узенькими дощечками. Когда-то, он был окрашен в тёмно-зелёный цвет. Со временем, краска выгорела под солнцем и дождями, облупилась и ободралась. Кое-где, виднелись места ремонта. Но всё равно, вагончик был шикарным. Подобного я ещё нигде не видел. С одной стороны, у него, было два небольших, застеклённых окошка, - с другой, обшитая железом дверь.
Похожие вагончики были на железнодорожной станции. Мне их там показывали родители, когда возили в город, специально, чтобы показать поезд. Там, на железных рельсах, стояло много сцепленных между собой вагонов и огромных цистерн. Родители называли эти вагоны, почему-то, «товарный поезд», а ещё обещали показать «пассажирский». Говорили, что он намного красивее товарного. Но «пассажирского» мы так и не дождались, и уехали домой. Но, я и не жалею. Я уже давно взрослый и понимаю, что «товар» всегда красивее «пассажиров». В нашем сельпо, я видел целые рулоны яркого и красочного товара. Так что, мне «товарняк» больше нравится. Правда, этот вагончик был намного меньше тех, железнодорожных. Но, зато колёса у него были большие и не просто металлические как на «товарняке», а облитые чёрной, твёрдой резиной. Колёс было четыре штуки, попарно, на двух осях. И резина, как я догадался, у них была наварена для мягкости хода. Правда, эта резина, наверное, мало помогала. Потому что, хотя трактор и двигался не очень быстро, вагончик тяжело переваливался на каждой кочке, скрипел, и подрагивал всем своим деревянным телом…
Трактор остановился прямо в степи, метрах в двухстах от нашего дома. Из кабины вылез какой-то незнакомый мужик, встал на подножку, огляделся. Затем наклонился, и что-то сказал трактористу. Спрыгнул на землю, отцепил вагончик от трактора, и махнул трактористу рукой. Трактор громко заворчал, выпустил в небо клубы чёрного дыма, развернулся на одной гусенице, и плавно покатил, - лязгая и грохоча, в том же направлении, откуда и приехал. Через некоторое время, он скрылся из виду, как будто его и не было здесь никогда. Только постепенно затихающее урчание разносилось над степью. Затем и оно растворилось в знойном воздухе…
Мужик закурил папиросу, проводил глазами уходящий трактор, размял затёкшие ноги. Потом подошёл к вагончику, открыл дверь, вытянул откуда-то из нутра лестницу, приставил её к порогу и что-то крикнул. Тут же из вагончика появились трое мальчишек и женщина. Они осторожно спустились по лесенке на землю. Видно было, что это привычное для них дело, после дальнего переезда, давалось им с трудом. Их слегка покачивало.
Детей было трое, - старший, был ровесником моего старшего брата, младший, - моего младшего, средний был примерно моего возраста. Как позже выяснилось, почти все они оказались нашими тёзками.
Дрожжины решили строить свой дом рядом с нами.
Многие жители нашего села оказывали посильную помощь переселенцам. Как всегда больше всех «помогали» мы, детвора. Мы гурьбой месили глину с соломой в большой яме, заливали раствор в формы, - «делали саманы», хватались за всякую посильную и непосильную работу. Нас прогоняли, ругали, - раздавали смачные шлепки, но нас это не пугало. Мы хотели быть наравне со всеми.
Больше всего мы любили конец трудового дня. Взрослые, взяв с собой мыло и полотенца, шли на речку, отмываться от прилипшей глины. Мы, ребятня, весёлой стайкой, наперегонки неслись к «переезду». В этом месте был пологий спуск к воде, и что немаловажно для нас, - не глубоко. С разбегу, кто в чём был, влетали в воду, плюхались в неё поднимая тысячи брызг, плескались друг на друга, «плавали» держась руками за дно. Вода, нагретая за день, была тёплой как парное молоко, какой-то удивительно приятной и словно живой.
Взрослые же, отходили в сторонку. Женщины располагались ближе к нам, они почти не раздевались, опасливо входили в воду кто в ситцевом платье, кто в сарафане или в халате. Мы весело смеялись, когда кто-то из них присаживался в воду, а одежда надувалась огромным пузырём.
Мужики раздевались под обрывом, яром, как мы его называли. Степенно, в одних трусах входили в воду, мылились, ныряли «с головкой» смывая мыло. Вместе со смытой грязью и мылом проходила усталость. Кто-то затевал игру в догонялки, и они начинали гоняться друг за другом, - ныряли, плескались водой, громко отфыркивались и весело смеялись. В такие моменты они становились похожими на детей.
Вдруг, какой-нибудь самый отчаянный, выныривал неожиданно в середине женской стайки. С шумом он выскакивал из воды, хватал кого-нибудь из зазевавшихся девчат, хохоча, пытаясь шутливо увлечь за собой. Женщины страшно визжали, отбивались от «шутника». Те, кто посмелее, пытались «утопить наглеца».
Затем они шумно, всей толпой выскакивали на берег, и, сбившись в кучку, грелись на тёплом песке, весело обсуждая произошедшую «выходку». После купания, девчата убегали в заросли черёмухи, росшей неподалёку, прямо на берегу, - и переодевались там, в принесённую с собой сухую одежду. Кто-то из женщин обязательно стоял на подступах к кустам, охраняя остальных от «распоясавшихся мужиков». Мужики, перемигиваясь, подсмеивались, подшучивали над «мокрыми курицами». Иногда, кто-нибудь, шутки ради, пытался прорваться через заслон. Часовая поднимала шум, - из кустов выскакивали успевшие переодеться и приготовиться к такому повороту событий девчата, и крапивой «жарили» смельчака. Насмеявшись, все отправлялись по домам. Мы, мелюзга, присоединялись к своим мамкам и папкам.
Но на этом, день ещё не заканчивался. После ужина, шлёпнув «для порядка» пару раз по мягкому месту, мать начинала нас лечить. «Цыпки» появлялись у нас ранней весной, и были до поздней осени. Их было больше или меньше, но они никогда не исчезали совсем. В течение всего дня не замечаемые нами «цыплята», каждый вечер напоминали о себе. Кожа на руках и ногах растрескивалась, лопалась, в трещинках появлялась кровь. Руки и ноги пощипывали, а иногда и огнём горели. Мы скулили, плакали, клятвенно обещали матери «никогда в жизни больше не лезть в грязь и воду»… Мать, ворча и ругаясь, отпаривала наши конечности в горячей воде, тёрла их мочалкой, - пытаясь смыть въевшуюся в тело грязь, а потом, густо смазывала руки и ноги с кровоточащими ранками, сметаной. Боль постепенно стихала, и мы, не дождавшись, пока сметана полностью впитает в тело, сидя где-нибудь в углу на кровати, с вытянутыми для просушки руками и ногами, тихо засыпали, уморённые долгим днём. На следующий день, мы с утра забывали о своих клятвах и обещаниях, и всё опять происходило по одному и тому же сценарию.
Зиму Дрожжины встречали в новом доме. Поздней осенью справили новоселье. Столы поставили прямо во дворе. Гостей было много, - пришли все, кто помогал строить дом. Многие приносили с собой какие-то свёртки, узелки, чугунки…
Дядя Вася, без конца благодарил за помощь, тётя Варя, украдкой вытирала влажные глаза, сновала возле гостей, наполняя большие кружки «пивом», специально сваренным к этому дню. Гуляние закончилось весело, - с гармошкой, песнями и пляской.
Вагончик, на котором Дрожжины приехали к нам, стоял рядом с домом, метрах в десяти, как раз напротив входа в дом. Столы стояли между домом и вагончиком, и были как бы своеобразной границей, между прошлой, - кочевой жизнью, и нынешней, - осёдлой.
Границей, между временным и постоянным.
Ответить с цитированием