Литературная страничка.

[Альфредыч]

[Альфредыч]

ОДНОСТИШИЯ: Как много сил на слабости уходит...


На трёх диетах!.. И не наедалась.

Я честно вам сказал не то, что думал.

Хороший сон был, но в чужую руку.

Пол поменяла и пошёл пить пиво.

Горячка белая, хоть пил всегда цветное.

Звездой упавшей мнил себя окурок.

За лесом рук неразличимы лица.

Не первый юбилей в глазах читался...

При жизни победителей не судят.

Жизнь в минусе? Перечеркни – будь в плюсе!

Купившим редьку, хрен у нас в подарок.

Что значит «я пошёл»?! А надругаться?!

И, чувства пробудив, уснула совесть

Искал себя, но не нашёл, где спрятал

Автографы даю, берут их плохо.

А милые, не тешась, всё бранились…

А мы и похвалить умеем матом.

Был истопник у Снежной королевы

В придачу к ужину врагу отдам зарядку.

Вам кофе сразу, после или нафиг?

Ваш абонент вне зоны эрогенной.

[Альфредыч]

[ЗАС Кошель]

[Альфредыч]

Вечная память актёру и человеку!

[Вик С.]

«Слава воинам-строителям!».

Вот какое восклицание вместе с восклицательным знаком они выложили выступающими кирпичами на
вновь отстроенном девятиэтажном здании штаба флотилии. Две недели висело, потом командующий приказал срубить. И вот за что: приехал к нам Министр Обороны, прошел он в штаб к командующему и там уже захотел сходить в гальюн.

Вместо того чтоб у командующего сходить (не просто в кабинете, на палубу или там в специальный горшочек, который командующий при этом лично в руках держит, нет, гальюн у него, у командующего, имеется в соседней с кабинетом комнате), отправился Министр ни с того ни с сего в народный гальюн.. А в
народном гальюне так высоко от земли приделали писсуары, что в них только с прыжка что-нибудь получилось бы наделать, сантиметров двадцать пять надо было иметь в запасе, чтоб туда чего-то насифонить.

Министр прыгал-прыгал, становился на цыпочки — никак. Тогда он пригласил командующего.
— Лев Саиыч, — сказал Министр, — неужели у моряков это самое место такой величины, что куда хочешь достанет?
— Да! Товарищ Министр! — взвизгнул наш командующий и отчаянно, одним рывком расстегнул себе
ширинку. — Да! Так точно! У всех! Именно такие размеры! — И вслед за этим командующий так себе все оттянул и вытянул, ну просто как пищевод из цыпленка, и насифонил при этом полный писсуар.

Потом командующий вызвал к себе того орла, под чутким руководством которого возводились эти писсуары, подвел его к его же творению и сказал:
— Снимай штаны!
— Товарищ командующий, я...
— Сни-май, говорю, злыдня... и трусы тоже... Они тебе больше не понадобятся...

Тот снял. А пока он снимал, у командующего руки дёргались, видимо, чесались у него руки.
— А теперь, — сказал командующий злобно, — тяни!
— Тя-ни-и! — заверещал он, видя, что тот его не понимает. — Я же тянул...

И тот тянул. А что делать — служба...

ВИТЮ НАШЕГО...

За борт смыло! Правда, не то чтобы смыло, просто перешвартовались мы ночью, а он наверху стоял, переминался, ждал, когда мы упремся в пирс башкой, чтоб соскочить. А наша «галоша» сначала не спеша
так на пирс наползала-наползала, а потом на последних метрах — КАК ДАСТ! — и все сразу же на три
точки приседают, а Витенька у нас человек мнительный, думает и говорит он с задержками, с паузами то
есть, а тут он еще туфельки надел, поскольку к бабе душистой они собрались, мускусом сильным себя помочив, — в общем, поскользнулся он и, оставляя на пути свои очертания, по корпусу сполз — и прямо, видимо, в воду между лодкой и пирсом, а иначе куда он делся?

А ночь непроглядная, минус тридцать, залив парит, то есть лохмотья серые от воды тянутся к звездам, и
где там Витя среди всей этой зимней сказки — не рассмотреть. Все нагнулись, вылупились, не дышат — неужели в лепешку? Все-таки наша «Маша» — 10 тысяч тонн — как прижмет, так и останется от тебя пятно
легкосмываемое.

Осторожненько так в воздух:
— Витя! Ви-тя!
От воды глухо:
— А...

Жив, балясина, чтоб тебя! Успел-таки под пирс нырнуть. Все выдохнули: «Ччччерт!» А помощник от счастья ближайшему матросу даже в ухо дал. Живой!

Мама моя сыромороженая, живой!!!

Бросили Вите шкерт, вцепился он в него зубами, потому что судорога свела и грудь, и члены. Вытянули
мы его, а шинель на нем ледяным колом встала и стоит. Старпом в него тут же кружку спирта влил и сухарик в рот воткнул, чтоб зажевал, как потеплеет.

Стоит Витя, в себя приходит, глаза стеклянные, будто он жидкого азота с полведра глотанул, а изо рта
у него сухарик торчит. Старпом видит, что у него столбняк, и говорит ближайшим олухам:

— Тело вниз! Живо! Спирт сверху — спирт снизу!

Витю схватили за плечи, как чучело Тутанхамона, и поволокли, и заволокли внутрь, и там силой согнули, посадили и давай спиртом растирать, и вот он потеплел, потеплел, порозовел, и губы зашевелились.
— Я... я... — видно, сказать что-то хочет, — я...

Все к нему наклонились, стараются угодить.

— Что, Витя... что?
— К бабе ... я хо... чу... о... бе... ща... ал...

«Вот это да! — подумали все. — Вот это человек!»

— Андрей Андреич! — подошли к старпому. — Витя к бабе хочет!
— К бабе? — не удивился старпом. — Ну, пустите его к бабе.

И Витя пошел. Сначала медленно так, медленно, а потом все сильнее и сильнее, все свободнее, и вот он уже рысцой так, рысцой, заломив голову на спину, и побежал-побежал, спотыкаясь, блея что-то по-лошадиному, и на бегу растаял в тумане и в темноте полярной ночи совсем.

[Вик С.]

СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ.

Лейтенант Саня Котин жил спокойно до тех пор, пока его квартирной хозяйке, глубокой старушке, не захотелось зарезать свою корову. Почему-то наше гражданское население уверено, что лейтенант русского флота может зарезать кого угодно. Даже корову...

Старушка обложила Саню по всем правилам классического измора: она не давала ему ни спать, ни жрать, ходила за ним по пятам, ворковала в спину, и деться Сане было некуда; путь у него был один — к корове.

— Ми-ла-й, — шептала она ему страстно, — а я тебе и печёночку зажарю, и котлетки сделаю, а ты уж уважь, завали родимую.

Лейтенант Саня не испытывал ни малейшего желания «завалить родимую», да и не мог испытывать. Он даже муху на стекле не способен был «завалить», не то что корову Однако, однажды на очередное старушечье обхаживание он как-то неожиданно для себя кивнул и сказал:

— Ладно, завалим ...

На корабле Саня места себе не находил до тех пор, пока не поделился кровожадными старушкиными наклонностями со своим лучшим другом минёром Петей.

— А бутылку она поставит? — спросил быстро Петя.
— Поставит, — ответил Саня.

Стоит заметить, что минёр Петя за бутылку мог брата родного завалить.

— Вместе её сделаем, — заявил в возбуждении Петя и тут же для тренировки схватил кортик и принялся тыкать им в дверь, разжигая в себе убойные страсти.

— Слушай, — остановился он вдруг, — а где у коровы сердце? Справа по курсу или слева?
— Слева... наверное...
— Так, значит, слева, — задумчиво вычислял что-то Петя, отводя руку и нацеливаясь.
— Ну да, — сказал он, соображая, — конечно же, слева... Если поставить её на задние лапы... это будет слева... м-да... А рога у неё есть?
— Есть.
— А вот это нехорошо, — сказал Петя и заметно охладел к кортику, — так дело не пойдет. Надо что-то другое придумать.
— Ладно, — сказал он после непродолжительного молчания, — мы её по-другому кокнем, собирайся, пошли печёнку жрать. Жду у трапа через пять минут...

Дома у старушки Петя хамски предложил ей сперва выставить бутылку, мотивируя свое желание тем, что перед убийством всегда нужно слегка тяпнуть. Старушка на радостях выставила не одну бутылку, а целых две. Друзья слегка тяпнули, посидели и совсем уже было отправились спать, когда бдительная старушка напомнила им, что хорошо бы приступить к корове.

— Ах, да, — сказал Петя, полностью сохранивший совесть и память, — сейчас мы её ... это... кокнем...
Где-то у нас тут было... секретное оружие?.. — с этими словами Петя, покопавшись в портфеле, выудил оттуда ПТ-3. (ПТ-3 — это патрон, содержащий два с половиной килограмма морской взрывной смеси. Им у пас плавучие мины подрывают).

Друзья захватили патрон и отправились в сарай. К корове. Сначала они пытались вставить ей патрон... гм... в район хвоста, чтоб взрывной волной (глубокое Петино убеждение) её развалило на две равные половины. Вставить не удалось не только потому, что корова возражала, но и потому, что отверстие было расположено слишком неудобно, даже для такого энтузиаста своего дела, как Петя. Против того, чтобы привязать патрон к коровьему хвосту, неожиданно энергично принялся возражать Саня, у которого к двум часам ночи открылось второе дыхание.

Пристроили патрон на рогах. Петя уверял, что и таким макаром идея развала бурёнки на две равные семядоли реализуется полностью.

Вскоре сарай заполнился шипеньем бикфордова шнура на фоне меланхолических вздохов благородного животного. Друзья покинули сарай тогда, когда убедились, что всё идет хорошо ...

Взрыв потряс галактику. С дома старушки, как по волшебству, снесло крышу; от сарая осталась одна только дверь, а от коровы — четыре копыта. Мясо же её, распавшись на мелкие молекулы, засеяло целый гектар...

[Александр]

давно-давно читал

[Гобиец]

Стихотворение моей землячки, она моя ровесница. Живёт и сейчас в нашем селе. Горькая правда, аж не по себе стало. А ведь когда-то большое село было и всё там было.

Моя боль.

Выйду в поле,окину окрестности,
Что раскинулись в ширь за селом...
А когда-то все было в известности,
Как же жить было здесь веселО!

Все в округе хлебами засеяно,
Да стадА на зелёных лугах .
Урожаи снимали немеряно,
И укосы в огромных стогах.

Всем работы хватало с лихвою,
На колхозных лугах и полях.
Были жизнью довольны такой мы,
И работа кипела в руках...

И всегда наши папы и мамы,
Поднимались ни свет,ни заря,
Но зато были счастливы сами,
Зная,жизнь проживали не зря.

Дети в школу ходили в деревне,
Их никто никуда не возил.
Огороды сажали,деревья.
И на это хватало нам сил .

А у речки в ночное бывало...
У костра собирались гурьбой.
Пионерская песня звучала,
А к утру расходились домой .

Мама до свету рано вставала,
На работу спешила с утра.
Так деревня жила-поживала...
Помогала во всем детвора.

И управившись дома с делами,.
Дети в школу за знанием шли.
И гордились родители нами,
Но давно времена те прошли....

Нет давно уж красавицы-школы,
Лишь остались руины да хлам.
Да пустырь,так печален и голый...
Полоснуло по нашим сердцам.

А деревня печальна,убога. .
За кустами домов не видать.
Провинились видать перед богом,
А когда- то была благодать ...

Молодежь поразьехалась в город,
Здесь остались одни старики.
Как же быт наш,ты нищенски - горек!
Только верой ещё мы крепки.

Лишь в душе все теплится надежда,
Может кто-то поднимет село?
Будем жить,пусть не так уж,как прежде,
Ну хотя бы чуть-чуть повезло....

Но наверно чудес не бывает,
Никому мы уже не нужны.
Мы давно не живем,выживаем.
И смириться уж с этим должны
17.01.2022.

[Заправщик]

Да уж....стихи на злобу дня!