Литературная страничка.

[Комбат56]

Василий, признавайся, давно пишешь? Публикуешья?

Владимир, ну ты как следак со стажем сразу к стенке припёр. Признаваться то не в чем, это всё стариковские брюзжание - ностальгия по прошлому. Печатаюсь вот здесь да на могольском сайте Руслан кое-что выставил (на одноимённом было немного). Вот и всё...

[Комбат56]

ВАСИЛИЙ.......Без слов...СИЛЬНО БРАТ...МОЛОДЕЦ!!!ДАЙ БОГ ЗДОРОВЬЯ И ДОЛГИХ ЛЕТ ЖИЗНИ ТВОЕЙ ДОРОГОЙ МАМЕ!!!

Артур, спасибо за добрые слова!

[Старшой]

Владимир, ну ты как следак со стажем сразу к стенке припёр. Признаваться то не в чем, это всё стариковские брюзжание - ностальгия по прошлому. Печатаюсь вот здесь да на могольском сайте Руслан кое-что выставил (на одноимённом было немного). Вот и всё...

Язык и стиль изложения заслуживает уважения!

[Комбат56]

Язык и стиль изложения заслуживает уважения!

Наверное потому-что у меня корни Алтайские...

[aziat]

.....И ЗА ПЛЕЧАМИ СЛУЖБА В ЗАБВО!!!!!А это самое ГЛАВНОЕ!!!!

[Старшой]

Наверное потому-что у меня корни Алтайские...

Леща кидаешь или видно Василий Макарович был учителем.

[Комбат56]

.....И ЗА ПЛЕЧАМИ СЛУЖБА В ЗАБВО!!!!!А это самое ГЛАВНОЕ!!!!

Верно сказал. ЗабВО это закалка на всю жизнь...

[Комбат56]

Леща кидаешь или видно Василий Макарович был учителем.

Володя, да ты что? Я же уже писал что все мои предки по отцовской линии с Алтая. Третьяковский район (раньше был Змеиногорский), с. Старо-Алейское.
Придётся видно литературно изложить о своих предках...

[Комбат56]

Вот Старшой задал задачку! Пришлось весь вечер сидеть и писать "сочинение".

Парни, написал на скорую руку, в основном по воспоминаниям из рассказов деда и родителей (а было это очень давно, деда не стало в 1983-м году, отец умер в 89-м). Так что могу нагрешить с историческими фактами и литературное изложение желает быть лучшим - но, не обессудьте!
Как получилось...


Из истории одной семьи.

Холодной зимой 31-го года, в бескрайней казахской степи, замерзали люди. Их было четверо – молодая семейная пара с двумя малолетними детьми. Васятке через месяц должно было исполниться пять лет, Ниночка на два года младше.
Вот уже почти неделю как они выехали из отчего дома в неизвестность, и настойчиво пробирались в глубь незнакомой страны. Страх гнал их подальше от родной деревни, подальше от родных и близких, от мест, где прожили такую короткую и насыщенную жизнь. Яков родился и прожил все двадцать шесть лет в Старой Алейке. Здесь же взял себе в жёны красавицу Катерину.
Продукты заканчивались. Да и сколько их можно было взять в сани-розвальни, куда наспех покидали тёплые вещи для малышей, пару тулупов для себя, да кое-какой скарб на будущее. Ведь уезжали из отчего дома навсегда…
Лошадь, запряжённая в сани, тихо брела по степи подгоняемая лишь бешенным ветром, взявшимся невесть откуда. Ею никто не управлял, и поэтому она порой подолгу стояла на одном месте, отдыхая и набираясь сил. Ей тоже было голодно. Торба с овсом, взятая с собой из дому, уже давно опустела, и коню приходилось надеяться только на себя, добывая корм под своими ногами, разгребая неглубокий снег копытом. Пучки ковыли торчали из снега повсеместно, и Серко жадно хрумкал сухую и мёрзлую траву, забирая её мягкими губами. Корм непривычный, но всё же голод утолить можно.
Людям было сложнее. Несколько буханок пшеничного хлеба, окорок, завёрнутый в просолённую тряпицу да солёное сало, наспех собранные заплаканными сёстрами и уложенные в плетённый короб вмиг постаревшей матерью, подходили к концу. Приходилось экономить ввиду того, что никто не знал когда закончится вынужденное путешествие. Дорога до Семипалатинска была знакома. Яков с мальства бывал в этом городе. Дважды в год, в городе проходила ярмарка и Давыдовы, каждый раз к её открытию снаряжали обоз из нескольких телег, гружённых мешками с мукой. Возглавлял обоз всегда отец – Потракей Иванович, замыкал колонну Яша.
Прошло время, Яша подрос и стал Яковом. И обоз стали доверять ему. Отец оставался дома – у него и так забот был полон рот. Хозяйство было большое, и за ним надо было приглядывать.

Давыдовы были самыми зажиточными хозяевами в селе. Да и не только в селе, их хозяйство считалось одним из самых зажиточных в районе и крае. И семья не маленькая: старший брат отца Потракея – Петрикей Иванович, шестидесятипяти лет от роду, да младший, сорокадевятилетний Степан. Сёстры, сорокалетняя Василиса и совсем молоденькая двадцатидвухлетняя Фетинья. Все с семьями и детьми. Помощь оказывали немалую, но всё равно, вся ответственность лежала на отце с матерью. Своих детей у Потракея Ивановича и Прасковьи Корнеевны было четверо. Яков двадцатишести лет, двадцатичетырёхлетний Яша и две сестры – Лидия и Васса. Двадцатиоднолетняя Лида была уже замужем, а Васса была совсем маленькой. Ей исполнилось только девять лет.
Я не ошибся, как вы могли подумать. Два родных брата, почти погодки, носили одно имя - Яша. Да, это верно. А получилось вот как…
Первенец был очень слабым, беспрестанно болел, все кто его видел, говорили: – не жилец… И когда народился второй мальчик, родители не задумываясь нарекли его Яковом, не надеясь что Яша выживет, тем более, что родился он в один и тот же день и месяц что и старший сын, с разницей в два года. (Видимо, это у нас наследственное. Мой отец родился в один день со своей сестрой. Оба они рождены 14-го января, т. Лида младше его на 12 лет. Я «ошибся» на один день: дочь родилась 2-го июня, младший сын через восемь лет – 1-го июня.).
Вопреки всем прогнозам, Яша выздоровел и вырос. И называть их стали: старшего – Яков, Яша или Яша-старший. А младшего – Яшенька или Яша-младший.

Мельница, кожевенная мастерская, маслобойка – далеко не полный перечень того что они имели. Первый каменный дом, в Старой Аллейке был именно их. Добротный, в два этажа. С огромными окнами и большими светлыми комнатами. Правда, пожить там довелось совсем немного. С установлением в крае Советской власти, дом отошёл новым «хозяевам», и семье пришлось перебираться в старый пятистенок на берегу Алеи. Вообще-то старая, деревянная изба никогда и не пустовала. Построена она была на очень удобном месте. В месте, где Алея упирается в гору, и делает поворот влево было очень удобно и выгодно строить плотину перегораживающую реку, на которой потом возводилась мельница.
Плотина строилась всей округой. К заранее назначенному сроку, к повороту на реке собирались крестьяне с окрестных сёл и деревень, каждый со своей лошадью и возком. Всех прибывших на строительство плотины переписывали в специальную книгу, для того, чтобы знать на скольких работников готовить обеды. Готовить «стол» была обязанность наёмщиков, харчевались все за счёт хозяев. В эту же книгу строго записывалось, сколько дней отработал возчик на строительстве плотины и сколько груза он перевёз на своём возке - своеобразный трудодень. Учёт необходим был для расчёта с работником. Оплаты за работу, в основном, как таковой не было. С крестьянами рассчитывались по осени, после уборки урожая. Согласно записи в книгу учёта, составлялся список очерёдности на помол муки и количество зерна, которое будет молоться без оплаты. На «лишнее» зерно, привезённое сверх «лимита» устанавливалась скидка. Со сторонних крестьян, не принимавших участие в строительстве плотины и привезших своё зерно на помол, взималась плата без каких либо скидок и льгот.
В зиму, мельница вместе с оборудованием разбиралась и убиралась в склады на хранение, плотина же во избежание подтопления в весеннее половодье – разрушалась. Каждую весну, после схода паводковых вод, плотина отстраивалась заново. Это повторялось из года в год уже много лет. Все к этому уже привыкли и выжидали только положенное время, чтобы приступить к строительству. Мельница была хорошая, оборудование привезено из-за границы, мука получалась отличная, была единственная на округу, очень нужна и уговаривать никого не приходилось.
Вообще к учёту в семье относились очень строго. Все работы по строительству плотины, мельницы, приёму зерна на помол, сам помол и выдачи муки скрупулёзно записывались и контролировались. С такой же тщательностью учитывалось и записывалось всё по заготовке и выделке кож в кожевенной мастерской и так же в маслобойке.

[Комбат56]

Потракей Иванович был организатором всех работ, руководителем, снабженцем, сбытчиком и так далее. Прасковья Корнеевна взяла на себя заботы по ведению хозяйства и общий контроль. Женщина строгая, властная, от её взгляда ничего нельзя было скрыть. Малограмотная, сама почти не умеющая читать и писать, держала в памяти всё что было записано в книгах учёта. И не дай Бог, если кто при проверке записей, зная о её малограмотности, попытаться обмануть Прасковью Корнеевну – тому было не сдобровать. Понятно, что на все должности по учёту и контролю назначались ближайшие родственники, спрос с которых был не менее, а может быть и более строгим. Работники боялись её пуще самого хозяина.
Как мне когда-то рассказывал мой дед – Яков Петрович, в детстве, когда он сопровождал обозы с мукой на ярмарку в Семипалатинск, будучи совсем ребёнком, имея огромные по тем временам деньги после продажи муки, не смог побороть соблазн и на три копейки накупил пряников и плюшек. Три копейки в те времена были относительно большими деньгами, если учесть что на полушку (полкопейки) можно было пообедать в трактире. Часть лакомств он съел по дороге домой, а оставшимися гостинцами угостил брата и сестрёнок.
Мать же, после подсчёта привезённых денег, высчитала, что в выручке не хватает денег, устроила ему допрос «с пристрастием» и после выяснения причин «растраты», устроила ему порку вожжами.
Порка не помогла, и как рассказывал дед, после каждой ярмарки, распродав муку и закупив необходимые товары по списку, данному ему матерью перед поездкой, он не мог сдержать соблазн и тратил две-три копейки на гостинцы. После того, как он вручал выручку и привезённые заказы матери, она, проверив все его записи и отчёты, обязательно находила недостачу вплоть до полушки и каждый раз порола его вожжами, даже после того как он женился и стал отцом семейства.
И вот теперь всё рухнуло! Некогда крепкое хозяйство распалось. Кожевенная мастерская и маслобойка закрылись, плотина не возводилась, мельница не строилась. Да и всё мельничное оборудование «отошло» новой власти. Оборудование то забрали, а ума ему дать не смогли, всё так и валялось на «общем» коллективном дворе. Плотину строить по принуждению никто не хотел, организовать работы было некому, а Потракей не хотел. Сначала, после того как всё нажитое долгими годами и непосильным трудом пришлось свезти на общий двор он запил, а потом несколько успокоился но в душе так и не привык к новым порядкам (вернее беспорядкам), и новой власти сторонился. Особых претензий никому не высказывал, но и помощи оказывать не спешил.
Яков же наоборот, легко принял новую для себя жизнь за основу. Вёл бурную деятельность по претворению идей партии в жизнь. Обзавёлся новыми друзьями и в селе и в районе. Живой и дружелюбный по характеру, легко сходился с новым начальством. А будучи грамотным и имея сметливость и рачительность в характере, привитые ему с детства родителями, вскоре стал комсомольским активистом.

Кто помог ему в тот памятный день, узнать уже не представляется возможным. Многое из рассказанного мне дедом подзабылось, а живых свидетелей уже давно не осталось. Я часто корил и корю себя за то, что был слишком молодым и относился к воспоминаниям деда с бесшабашностью, присущей молодости. Кое-что задержалось в памяти, а большая часть из рассказанного дедом, безвозвратно утеряно.

Кто и как сообщил деду, рискуя своей жизнью, о том, что ночью из района прибудет отряд чекистов, чтобы арестовать всю семью «кулаков» Давыдовых, теперь, за давностью лет и отсутствием свидетелей, восстановить невозможно.
Яков прибежал домой и с порога сообщил страшную новость родителям. Перепуганные жена и сёстры запричитали было в голос, но отец, помертвев лицом цыкнул на них, и они притихли, боязливо поглядывая на родителей и безропотно ждавшие решения отца. Яков предлагал долго не тянуть со сборами, грузить вещи, жён и детей на сани и бежать в Семипалатинск. Отец долго молчал, уставившись замершим взглядом в половицу, и наконец вынес решение: …собрать в дорогу и отправить в Казахстан семью старшего сына Якова. Остальным оставаться на месте и надеяться на судьбу.
- Нельзя всем срываться с места, обоз больно великим получается, скрытно уйти не удастся… догонят, найдут, хуже будет. А одна семья глядишь и затеряется где, Бог даст и спасутся.
Как ни тяжело было смириться с этим, но пришлось. Хоть душа и не лежала к расставанию, но сердце подсказывало, что это единственно верное решение.
Тут-то всё и закружилось. Все забегали, начались поспешные сборы. Пока женщины, под руководством Прасковьи Корнеевны собирали малышей, укладывали вещи и продукты в запряжённые Яшенькой добротные сани, лучшей в хозяйстве лошадью. Отец, Потракей Иванович давал наставления сыну.
- Нигде не останавливаться, в города и сёла не заезжать, людей сторониться, уезжать как можно дальше в Казахстан и затеряться где-нибудь в степном краю, где Советская власть ещё не такая сильная как здесь. – Береги жену и детей, - поучал он, они продолжение нашего рода. – С нами ещё неизвестно что будет, а их спаси!
- Лошадь не загони, в ней ваше спасение. – Без лошади в степи пропадёте…
Яков послушно кивал головой, не вникая в слова произносимые отцом, а сам лихорадочно искал выхода из создавшегося положения, силясь найти возможность, чтобы спасти всех родных. Выхода не было. Пришло время прощаться. Коротко расцеловавшись со всеми провожавшими, понимая, что видит родных в последний раз, усадив жену и детей в сани, Яков повёл Серко за околицу округ усадьбы, сторонясь людей, благо, что дом стоял на краю посёлка.

Семипалатинск миновали, как и наставлял отец, не заезжая в город. Изредка попадавшиеся на пути аулы объезжали стороной, стремясь не попадаться на глаза людям. Дальше от Семипалатинска дорога была незнакомой, и Яков придерживался направления по одному ему известному принципу. На ночлег не останавливались, да и какой мог быть ночлег в голой степи? Так в санях и коротали ночи, накрывшись тулупами, и стараясь, согреть друг друга, и детей своими телами. Жена полностью доверилась ему и заботилась лишь о детях, стараясь обогреть и накормить их.
Всё бы ничего, но поднялась пурга. Завьюжило, заметелило.
Серко выбился из сил, оголодал и плохо слушался поводьев. Ас усилением метели стремился идти только по ветру, низко опустив голову к земле. Управлять лошадью было большой проблемой и Яков бросив поводья, забрался под тулупы к жене и детям, понадеявшись на удачу. Под овчинными тулупами было тепло, и вскоре Яков пригрелся рядом со своим семейством и уснул, позабыв о недавних проблемах.
Наткнулся на понуро стоявшую лошадь, запряжённую в сани с четырьмя замерзающими но ещё живыми людьми чабан, разыскивающий овец, отбившуюся от общей отары в пургу и ушедших по ветру. Забыв о пропавших овцах, привёл застоявшуюся лошадь с санями к своей юрте, и передал из рук в руки жене и матери замерзающих русских. Женщины-казашки долго отогревали-откармливали-отпаивали незадачливых путешественников, приводя их в чувства.

Яков с женой и детьми несколько лет провёл в семье чабана на дальнем отгоне, помогая пастухам в их нелёгком труде, не решаясь выйти на люди. Со временем, спасибо добрым людям, и в первую очередь семье чабана-казаха нашедших и выходивших моих предков, выправили документы. Яков Потракеевич, опасаясь быть найденным, стал Яковом Петровичем и вскоре устроился на работу со временем став «десятником» (по нынешним меркам это «мастер») и завскладом на стройдворе. Отец мой – тот самый Васятка, за годы, прожитые в казахской юрте, выучился казахскому языку, и разговаривал на казахском не хуже чем на русском. Многие казахи, не знавшие его, удивлялись чистоте речи без акцента и входили в ступор, когда он с ними заговаривал – казах, похожий на русского.

Как, как-то рассказывала мне моя мама, Яков Потракеевич (Яша-младший, Яшенька), где-то в шестидесятых годах каким-то образом узнал о брате и ненадолго приезжал к деду в гости. Из его рассказов мы узнали, что в ту ночь, арестовали их около шестидесяти человек родственников, им всем вынесли обвинение - «кулаки». Приговорили 12 декабря 1931 г к спецпоселению в Томской области.
Что у него пятеро детей – все девочки, Бог не дал мальчиков. Анна родилась в 1932-м году, Нина в 34-м, Александра (очень хотели и ждали мальчишку) в 36-м, Галина в 39-м и Людмила в 47-м году.
Прасковья Корнеевна умерла в 1945-м году. Прадедова брата – Петракея Ивановича по старости лет вместе со всеми не арестовали, «взяли» его позже – 28-го июля 1937-го года, «без определённых занятий» (ясное дело, 71 год человеку было), 20-го августа присудили ВМН и через месяц – 19-го сентября, приговор привели в исполнение.

Искали ли моего деда и его семью, я точно не знаю. Возможно искали, но посчитали что они погибли в зимней степи в декабрьские морозы. Есть у меня версия, что не особо искали, потому что дед всё-таки был комсомольским активистом и лояльным к власти человеком. А может быть, как у нас обычно водится, произошла обычная бюрократическая путаница – приказали арестовать Якова Потракеевича, его и арестовали. А почему один Яков а не два? Наверное ошибка – два Якова в одной семье – нонсенс. Возможно это и помогло, как знать…