Ноша была тяжела. Но мы, радостные и счастливые, не замечали тяжести – весело шагали по пыльной дороге и живо обсуждали произошедшее, восхищаясь своей смелостью и смекалкой. Мы прошагали примерно треть пути, когда, услышав какой-то скрип – разом оглянулись. Мы увлеклись разговорами, потеряли бдительность, и не заметили, что нас нагоняла арба, запряжённая парой быков. Быки были огромными, с длинными прямыми рогами. Чёрная с белыми пятнами шерсть покрылась дорожной пылью, и оттого быки казались серыми. За арбой бежали две рыжие, лохматые собаки. Мы ахнули… - «чечен!..»
Мешки сами собой скатились с наших плеч. Они упали на пыльную дорогу, загремев костями. Не сговариваясь, мы, рванули вдоль дороги, - собаки, будто только этого и ждали, и побежали за нами. Не успели мы отбежать и десяти метров как они почти нагнали нас. В это время, старик, сидевший на арбе, что-то громко крикнул на незнакомом гортанном языке. Собаки тут же потеряли к нам интерес и вернулись к арбе. Мы стояли ни живые - ни мёртвые, - сердечки наши бешено колотились, готовые выпрыгнуть из груди. Старик остановил быков возле наших мешков, спрыгнул с повозки, закинул громыхнувшие мешки в арбу и подошёл к нам.
- Садыс… - коротко приказал он и указал на арбу. Мы, стояли не шелохнувшись, затравленно смотрели на него и мысленно прощались с жизнью. Старик взял нас за руки, подвёл к повозке и посадил в арбу на наши мешки – по очереди легко подхватив каждого из нас под мышки. Взобрался в арбу сам, взял длинную хворостину лежавшую тут же, и смачно хлестнул ею быков – вытянув каждого из них хворостиной вдоль спины. «Цоб-цобэ…»,- крикнул он быкам. Те нехотя стронули повозку с места, с безразличным видом побрели по дороге, с лёгкостью волоча за собой арбу. - «Цоб-цобэ…» - изредка подгонял быков старик. Немного успокоившись, я стал рассматривать старика. Был он не совсем ещё и старый, как показалось с первого взгляда. Одет он был в серые брюки, в серую, - навыпуск рубаху, подпоясанную поясом с множеством ремешочков, блестящих металлических заклёпок, висюлек и ещё непонятно чем. На ногах, – в такую жару, были какие-то странные не-то ботинки, не-то короткие сапоги. Из-под сапог выглядывали шерстяные, разноцветной вязки, высокие носки, - в которые были заправлены штанины брюк. Голова его была коротко стрижена – почти лысая, наполовину седая. Такой же, с сединой, щетиной заросло и всё лицо. Щетина-то и старила возчика, скрывая черты лица.
-Как зват? – спросил вдруг он у нас. Мы назвались.
- Миня зват Махмут…- сообщил он нам, -…у миня три дети,- продолжил он, - …два сын, - Яха и Роман, - он рукой показал возраст примерно на полголовы и на голову больше нас, - …и адын дэвачка, Румис, такой же, - и он рукой провёл возле наших макушек, показывая её рост.
Я знал Румиску. Она училась в нашем классе. Это была тихая, спокойная, незаметная девочка. У неё была длинная, тёмно-русая коса и большие, задумчивые зелёные глаза. Она чисто, - может быть с небольшим акцентом, говорила по-русски, и поэтому я никогда не думал что она чеченка. Да в этом возрасте никто, наверное, и никогда не задумывался о национальности друг друга. Мы все знали, что мы живём в самой счастливой стране, и у нас самое счастливое детство…
Старик высадил нас на окраине села, выгрузил наши мешки, сунул нам в руки по куску лепёшки – которую он достал из какой-то сумки, молча уселся на своё место, и, не глядя в нашу сторону, - как будто нас и не было здесь никогда, - отправился по своим делам.
Мы стояли на пыльной дороге, зажав хлеб в руках, смотрели на удаляющуюся повозку, и не могли поверить в своё счастливое избавление от «злодея». Вот они мы, живые и невредимые, - никто нас не убил и не изжарил живьём на костре, - как пугали нас наши мамки, а даже наоборот – подвёз, и угостил хлебом…. Тут мы вспомнили про хлеб, и с жадностью сжевали его. Хлеб был не такой, к какому привыкли мы. Мамка пекла хлеб в русской печи, замешивала его на белой пшеничной муке – и хлеб получался мягким и пышным. Этот же был грубым, попадались плохоразмолотые кукурузные зёрна, - но был он для нас почему-то удивительно вкусным. В минуту смолотив хлеб, мы водрузили свои мешки на плечи, побрели в сторону приёмного пункта заготовителя.
Вывалив кости в указанном месте, мы гордые прошли вслед за Телембаем-агой в комнатку, оборудованную под магазинчик. Костей было много. Достаточно было одного взгляда, чтобы оценить количество и качество «товара». Телембай-ага был доволен, и не скупился. Он дал нам по мотку капроновой лески и милостиво разрешил самим выбрать по десять крючков. Любых. Крючков было много – от маленьких «проглотков» и до самых больших, «на сазана». Мы долго перебирали крючки во всех коробочках – выбирали одни, потом, возвращая эти – набирали другие. Наконец окончательный выбор был сделан. Мы повтыкали крючки с внутренней стороны нагрудного кармана рубашки, зажали мотки с леской в руках, ещё раз глянули на коробочки с крючками, вздохнули и собрались уходить.
Но нет! Чудеса на сегодня ещё не закончились. Мы подходили уже к порогу, когда Телембай-ага окликнул нас. В руках он держал ярко раскрашенную птичку. Это был свисток. Я видел такой свисток у кого-то из пацанов. И даже пробовал посвистеть. Свисток сделан из глины, в форме птички. Внутри он пустотелый, а снаружи раскрашен яркими красками. В свисток заливается вода, и когда в него свистишь, - раздаются настоящие соловьиные трели. В зависимости от силы, с которой дуешь в свисток, от уровня воды и ещё много от чего, - трели переливаются различным звучанием, и создаётся ощущение, что поёт настоящий соловей.
Мы опешили. Это был царский подарок…
Скороговоркой пролепетав слова благодарности, мы рванули домой, пока Телембай-ага не успел одуматься и не забрал свисток назад. Мы летели домой на крыльях счастья, - навстречу неминуемому наказанию за пропущенные уроки, - и ничего не боялись. Мы были счастливы. Страхи и трудности были позади, - впереди маячило лето, которое предвещало увлекательную рыбалку, по взрослому, с самыми настоящими удочками. А самое главное – у нас был свисток! И в тот момент мы были самыми счастливыми детьми всего нашего села, а может быть и всей планеты…
До поздней ночи мы играли со свистком, - показывали его братьям и друзьям, по десятому разу рассказывали во всех подробностях, как он нам достался…
Долго ещё не умолкали весёлые соловьиные трели. Потом мы долго спорили, кто возьмёт свисток домой на ночь. Установили очерёдность.
На следующий день, в школе, мы показали свисток всем своим одноклассникам. Дали каждому посвистеть понемногу, гордо показывая как нужно «правильно» дуть в него. Мальчишки, дунув по нескольку раз в свисток, покорно передавали птичку из рук в руки, с завистью поглядывая на нас.
После уроков как-то само собой получилось так, что мы с Вовкой «случайно» нагнали Румиску, которая шла по направлению к окраине села. Теперь то мы знали, что она идёт на хутор. Окликнули её, – она остановилась, испуганно оглянулась. Я подошёл – взял её руку, и вложил в её маленькую ладошку свисток.
- Это тебе, – сказал я, потом подумал, и добавил – от нас, - показал на Вовку.
– Спасибо, - тихо поблагодарила нас Румис, переводя взгляд своих красивых зелёных глаз со свистка, который лежал на её раскрытой ладони, на нас с Вовкой – и обратно.
Мы с Вовкой минутку постояли, переминаясь с ноги на ногу, одновременно вздохнули, развернулись, - и гордые за свой поступок пошли домой.
…На пустынной улице стояла маленькая девочка, с длинной тёмно-русой косой и смотрела вслед двум белобрысым мальчишкам, которые только что сделали свой первый – может быть, самый дорогой в своей жизни подарок.
Ответить с цитированием