У меня вопрос немного не в тему. Что за фейк про расстрелянное монгольское правительство? А то у нас на форум притащили его, а я не могу найти нормальной информации.
А теперь вопрос у меня: что это за форум, на котором нет такой информации? Я попытался дать ответ или хотя бы ссылку, но "анонимов" этот ЖЖ не пропускает на свои страницы и мне стало интересно: а наши читатели владеют такой информацией или тоже считают её фейком?..
У нас здесь нет оглавления или разбивки по темам, мне как-то предложили переделать наш сайт - я отказался, мне казалось, что потеряется живой разговор, а для желающих отыскать нужную тему существует АРХИВ:
Судьба зажатой между двух гигантов - Российской империей и Китаем Монголии во многом определялась ситуацией в этих странах. До китайской революции 1911 года Монголия официально входила в состав Поднебесной империи, но с новым республиканским Китаем решила расстаться и при поддержке царской России объявила о независимости. Увы, государь-император помочь соседям чем-то конкретным то ли не смог, то ли не счел нужным, и страна была оккупирована китайскими войсками. Китайцы распоряжались в Монголии, пока небезызвестный барон Унгерн фон Штернберг не попытался превратить страну в плацдарм для реализации своих паназиатских идей. Барон с боями вытеснил оккупантов и принялся насаждать собственные порядки, но длилось это недолго.
В июле 1921 года монгольскую границу перешли части Рабоче-крестьянской Красной Армии, к которой присоединились отряды местных революционеров во главе с Сухэ-Батором. Унгерн был разгромлен, власть перешла в руки Народного правительства, и Монголия надолго попала в орбиту влияния северного соседа.
Вновь приобретенный плацдарм оказался для советской республики весьма важен. Изначальной поставленной перед РККА целью было не дать нахальному барону окрепнуть и двинуться на Иркутск, но Кремль очень быстро оценил геополитические преимущества Монголии, в том числе в деле стратегического противостояния СССР Японии и Китаю.
Надо сказать, что Монголия была местом специфическим даже по азиатским меркам. Пролетариата там не имелось и в помине, зато треть взрослого населениям являлась буддийскими монахами - ламами.
Столь высокий процент духовенства объясняется тем, что многие ламы, пройдя в юности первую степень монашеского посвящения, возвращались в мирскую жизнь, но при необходимости отзывались в свои монастыри, которых их в Монголии было около 800, и, соответственно, числились в монастырских списках. Мало того, страна являлась конституционной монархией, возглавляемой верховным иерархом ламаистской церкви Богдо-ханом.
Такого, чтобы прокоммунистическое правительство действовало в условиях теократической, но при этом конституционной монархии, еще не случалось, правда, длилось сие недолго. В 1924 году Богдо-хан умер естественной смертью, и Монголия была провозглашена народной республикой. Сухе-Батор при довольно странных обстоятельствах покинул сей мир за год до монарха - ходили слухи, что его отравил кто-то из лам, но последующие события подталкивают к другим выводам. Как бы то ни было, единоличного вождя в государстве не нашлось. У руля встали соратники Сухе-Батора, которых было достаточно много, но заменить собой пролетариат, как класс, они все-таки не могли. Строить же социализм в отсутствии такового было не только нереально, но и ненаучно, и правящая Монгольская народно-революционная партия (МНРП) выдвинула тезис не о социализме, а о некапиталистическом пути развития. Советские товарищи не возражали.
СССР, как правило, соблюдал правила политического приличия, так что Монголия контролировалась им не напрямую. Для этого существовали политические каналы советского полпредства в Улан-Баторе, ежегодные встречи-консультации монгольского руководства с членами Политбюро ЦК ВКП(б) и сотрудничество Государственной внутренней охраны (аналог нашего ОГПУ) с советскими коллегами. Монгольские «органы» были наводнены советниками-чекистами, и их советы падали на благодатную почву, но об этом чуть позже.
В 1929 году по примеру Советского Союза в Монголии началась ускоренная коллективизация. Разумеется, процесс сопровождался ликвидацией частной торговли и кустарных промыслов, усилением налогообложения, массовым разорением индивидуальных хозяйств и попытками закрытия ламаистских монастырей. Дело обернулось массовым восстанием крестьян-аратов, причем под угрозой оказалась столица страны.
Кремль проявил беспокойство. 16 мая 1932 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «О Монголии». Тамошние руководители были подвергнуты критике за то, что «слепо копировали политику советской власти в СССР». Им было предложено «усвоить политику, соответствующую буржуазно-демократической республике», то есть отказаться от сплошной коллективизации, ликвидации частной торговли и атак на монастыри.
Восстание, тем не менее, не унималось, что и неудивительно. Руководители ЦК МНРП проявили самостоятельность и не желали проводить корректировку любезного их сердцу политического курса.
Советский полпред Охтин от такого пассажа растерялся и требовал ввода войск. Пришлось вмешаться лично Сталину.
В своем письме Кагановичу 4 июня 1932 года Иосиф Виссарионович написал: «Самое бы лучшее – обойтись без ввода войск. Нельзя смешивать Монголию с Казахстаном или Бурятией. Главное – надо заставить монгольское правительство изменить политический курс в корне. Надо оттеснить временно леваков и выдвинуть вместо них на места министров и руководителей ЦК Монголии людей, способных проводить новый курс, то есть нашу политику. Обновленное монгольское правительство должно объявить всенародно, что в области внутренней политики допущены ошибки, что эти ошибки будут немедля исправлены».
Надо отдать будущему генералиссимусу должное, в ситуации он разобрался досконально даже на отдалении. В отличие от монгольского ЦК. Пока последний упирался, восстал гарнизон Цецерлика, а было в нем 1195 человек, что для страны с населением меньше миллиона более чем внушительно. Восставшие освободили 400 арестованных повстанцев. К ним присоединились еще человек 70 военных.
При этом в Улан-Баторе оставалось порядка сотни (!) кадровых военнослужащих, а из 4000 членов МНРП по мнению советских советников надежными и пригодными к военному делу являлось не более 300. Ситуация осложнялась тем, что советские товарищи не могли прийти к единому мнению – кто должен руководить расхлебыванием каши - полпред Охтин, военный советник Щеко или чекисты. Ситуация все больше напоминала критическую, и Молотов, Ворошилов и Каганович обратились к Сталину с предложением перебросить в Улан-Батор кавалерийский дивизион из 500 красноармейцев бурят-монгольского происхождения и еще 750 человек для охраны правительства и военных складов в самом Улан-Баторе.
Сталин согласие дал, но лишь как на временную меру. Иосиф Виссарионович еще не был гением человечества, но дальновидностью соратников превосходил изрядно. «Нас будут изображать оккупантами, борющимися против восстающего монгольского народа, - резонно предположил он, - а японцев и китайцев – освободителями. Боюсь что нынешняя обстановка в Монголии может навязать нашим войскам несвойственную им роль оккупантов, идущих против большинства населения. Дело нужно начать с изменения политического курса. Этот акт должно проделать монгольское правительство. При такой комбинации помощь наших хорошо замаскированных войск можно будет провести одновременно и незаметным образом».
Так и сделали, но дело уже зашло слишком далеко. Чтобы не потерять все, пришлось пойти не только на кадровые перестановки и корректировку политического курса, но и принять далеко идущее решение об отказе МНРП от руководства государственной властью. В результате численность партии в течение последующих двух лет сократилась в 5 раз.
Новые монгольские руководители оказались людьми осторожными и к тому же уверовали, что новый курс это всерьез и надолго. Между тем, на дальнем востоке разгоралось пламя новой войны, и пограничная с Монголией часть Китая была оккупирована Японией. В этой ситуации Кремль пришел к выводу, что социализм в Монголии строить все же надо, причем ударными темпами, а для начала хорошо бы покончить с ламством. Как с потенциальной базой антикоммунистических и антисоветских настроений.
Тогдашний монгольский премьер Бутач Гендун эту точку зрения не разделял, опасаясь повторения эксцессов 1932 года. Советские товарищи, надо отдать им справедливость, начали с уговоров. Сталин на встрече с Гендуном в декабре 1935 года в Москве с присущей ему иронией заметил:
«Вы, Гендун, хотите, не обижая ламства, защищать национальную независимость. Они несовместимы. У вас нет аппетита борьбы с ламством. Когда кушаешь, надо кушать с аппетитом. Необходимо проводить жесткую борьбу с ламством путем увеличения разного налогового обложения и другими методами»
Гендун возражал и к обработке подключился советский коллега монгольского премьера Молотов. В отличие от Сталина, Вячеслав Михайлович был прямолинеен, как свой псевдоним: «Вы, Гендун, в пьяном виде все время говорили антисоветскую провокацию. Вы перед отъездом сюда говорили, что, наверное, мне через кремлевскую больницу предложат долгосрочный отпуск и отдых в Крыму по состоянию здоровья. Мы не собираемся делать такую махинацию и заниматься такой игрушкой».
Не прошло и трех месяцев, как махинация стала реальностью. Пленум ЦК МНРП официально осудил правый уклон. Гендун был снят с поста и отправлен на лечение. В Крым.
Пост премьера получил Агданбугин Амор, а министром внутренних дел и руководителем Государственной внутренней охраны Хоролгийн Чойбалсан. Так была заложена база для того явления, которое в последствие в официальных документах ЦК МНРП получит наименование «Культ личности Чойбалсана», а на деле обернется массовыми репрессиями по советскому образцу, но в чем-то даже более чудовищными.
В Монголии большая чистка стартовала с организации открытых судебных процессов над ламами. Первый из них ведомство Чойбалсана организовало в апреле 1936, опередив ведомство Ежова почти на 4 месяца. Представителей духовенства обвиняли в том, что они поднимали авторитет религии, для чего устраивали… молебны, что рассматривалось, как контрреволюция. Кроме того ламы занимались шпионажем в пользу Японии посредством отправки писем монгольским эмигрантам, где приводились различные сведения о жизни в приграничных районах МНР. Дальше – больше. Уже на следующем процессе в октябре 1936 года подсудимым инкриминировали, что они с помощью «одной империалистической державы» (подразумевалась опять-таки Япония) должны были поднять вооруженное восстание и восстановить феодальные порядки...
Из 17 обвиняемых шестеро были приговорены к расстрелу, остальные - к различным срокам заключения. За год было проведено пять открытых антиклерикальных процессов, пора было переходить к следующему этапу.
Трудно сказать, когда именно у Чойбалсана возник план, предусматривающий полную кадровую перестановку в монгольской верхушке, но министр внутренних дел возжаждал безраздельной власти. Увы, на пути было несколько препятствий, каждое из которых могло бы отпугнуть менее предприимчивого человека.
Первой и самой значительной трудностью был военный министр и главнокомандующий Монгольской Народно-Революционной армией маршал Дэмид. Человек заслуженный, соратник Сухе-Батора, он обладал характером прямым, решительным и вспыльчивым. Когда в 1936 году Чойбалсану присвоили звание маршала, Дэмид неоднократно высказывался в том смысле, что у Наполеона маршалами становились боевые генералы, в СССР все пять маршалов – герои гражданской войны и только у нас, в Монголии, появился полицейский маршал.
Чойбалсан копил обиду, но сместить Дэмида сил у него не хватало, тем более, главнокомандующего поддерживали советское военное руководство и полпред в Монголии Таиров. Последний ранее возглавлял политическое управление Особой краснознаменной Дальневосточной армии и был тесно связан как с Дэмидом, так и со всеми высокопоставленными советскими военными.
Третьей проблемой Чойбалсана был Михей Ербанов – герой гражданской войны, а ныне член Центральной ревизионной комиссии ВКП(б) и первый секретарь Бурят-монгольского обкома партии. Будучи в большом фаворе у Сталина (всю страну обошла газетная фотография вождя с маленькой дочкой Ербанова на руках), товарищ Ербанов заслуженно считался крупным экспертом по монгольским делам. Он был дружен с премьер-министром Амором и маршалом Дэмидом, маршала же Чойбалсана оценивал крайне скептически. В частных разговорах с монгольскими руководителями товарищ Михей именовал Чойбалсана не иначе как опричником и душегубом, что, опять-таки, соответствовало истине.
Полицейский маршал подумал и нашел выход. В мае 1937 года он отправил Ежову письмо-доклад по итогам процессов над ламами. Судя по всему, тогда же были согласованы последующие действия двух братских ведомств.
В июле 1937 года бывший премьер Гендун, мирно проживавший вместе с семьей в Крыму в доме отдыха «Форос», был арестован. 5 августа 1937 года арестовали Таирова. В сентябре – Ербанова.
Выбив из арестованных нужные показания, «специалисты» из НКВД соорудили мощнейший заговор. В Монголии и Бурятии действовала страшная панмонгольская и прояпонская шпионская организация, связанная через Таирова с военными заговорщиками в РККА во главе с самим Тухачевским!
На пути Чойбалсана оставалась последняя помеха - маршал Дэмид. Поднять на него руку Чойбалсан так и не решился и вновь пошел за помощью к советским коллегам. Коллеги в лице первого заместителя наркома внутренних дел СССР Михаила Фриновского помогли.
Дэмида пригласили в СССР. 20 августа 1937 года маршал прибыл в Иркутск, а 22 августа в районе станции Тайга скончался. По официальной версии причиной стали некачественные консервы.
Труп доставили в Москву, где устроили торжественную кремацию с участием советских должностных лиц, ну а Фриновский отправился в Улан-Батор, дабы сообщить о раскрытии советскими чекистами крупного заговора во главе с Гендуном.
27 августа в Монголию были введены советские войска. 30 августа Фриновский передал Чойбалсану копию показаний Гендуна и список из 115 потенциальных заговорщиков. 2 сентября Чойбалсан получил в дополнение к имеющейся должности пост военного министра и главнокомандующего монгольской армией, а 10 сентября Монголию накрыла волна арестов.
Начали, как водится, с лам. 4 октября состоялся разгонный процесс - из 23 обвиняемых 19 приговорили к расстрелу. 10 дней спустя, стартовало судилище уже над членами контрреволюционной организации Гендуна. Бывший премьер «гостил» на Лубянке, бывший главком (уже объявленный контрреволюционером) был мертв, но состав подсудимых впечатлял и без них. Вице-премьер, зам главкома, начальник генштаба, министр просвещения… Всего 14 человек, из которых расстреляли 13, при этом Чойбалсан предусмотрительно избавился от потенциальных конкурентов в лице прокурора Борху, начальника милиции Аюши и начальника Государственной внутренней охраны Намсарая. Всего же за несколько месяцев 37 года было арестовано 16 министров и их заместителей, 42 генерала и старших офицера, 44 высших служащей государственного и хозяйственного аппарата.
20 октября 1937 года была создана Чрезвычайная Комиссия во главе с Чойбалсаном. На самом деле речь шла о банальной «тройке», что по примеру аналогичных структур в Советском Союзе подменяла законные судебные органы, причем приговоры зачастую выносились заочно.
В самом конце октября состоялся пленум ЦК Монгольской Народно-революционной партии, одобривший начало «большой чистки». Рука об руку с Чойбалсаном и его орлами действовали и советские советники. Московские коллеги тоже помогали, чем могли. В ноябре 1937 года в Москве по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР был расстрелян Гендун.
Чойбалсан вошел в раж и расправой над политическими противниками не ограничился. Выяснилось, что в Монголии существуют целые контрреволюционные нации. Речь шла о представителях национальных меньшинств, которых огульно записали в агенты зарубежных разведок. Китайцев сделали шпионами чанкайшистского режима, а бурятов, памятуя обвинения, выдвинутые против уже на тот момент казненного Михея Ербанова, панмонгольскими заговорщиками и японскими агентами.
За первые полгода террора по скрупулезным подсчетам советского полпредства было арестовано 10 728 человек, в том числе 7 814 лам, 322 бывших феодала, 300 ответственных кадровых работников, 180 представителей командного состава монгольской армии, 1555 бурят и 408 китайцев. Душегубы (прав, прав был покойный Ербанов) трудились, не покладая рук, успев за те же полгода рассмотреть дела на 7 171 человек, из которых 6 311 были казнены.
Начатая в августе 1937 чистка превратилась в террор, а большой террор требует чрезвычайных мер. Тысячи заключенных это не одномоментные аресты министров и высшего генералитета, но полицейский маршал справился.
Фактически за время террора в Монголии было полностью ликвидировано ламство. Монастыри закрыты, их имущество конфисковано, а духовенство осуждено. В ходе расправ уже над руководящими кадрами Чойбалсан расчистил площадку для взятия верховной власти. Последним был устранен Амор, которого держали на посту по рекомендации Ежова, опасавшегося передавать распоясавшемуся соратнику всю власть.
Ежова сняли и судьба Амора была решена. В марте 1939 премьер был смещен; освободившийся пост, разумеется, достался Чойбалсану. В течение 3 последующих месяца Амор и его 28 ближайших сотрудников были арестованы, причем маршал сделал хорошую мину при плохой игре, в очередной раз прибегнув к добрососедской помощи. По его просьбе все 29 были вывезены в СССР, где и находились до июля 1941 года, когда были расстреляны по приговору все той же Военной Коллегии Верховного Суда.
В судебном заседании Агданбугин Амор заявил: «Мне непонятно. Если Монгольская Народная Республика является свободной, то почему меня судит советский суд? Я – гражданин МНР и меня должен судить монгольский суд, а не советский. Кто был арестован по моим вынужденным показаниям, я не в коем мере не считаю их контрреволюционерами. Они арестованы невинно. На предварительном следствии под жестоким насилием ряд монголов дали ложные показания как на себя, так и на других лиц, но они совершено невиновны».
Ни Амору ни остальным его последнее слово не помогло, но все они были посмертно реабилитированы в СССР еще в середине 50-х годов. Всего же в 1936 – 39 гг. в Монголии было репрессировано две трети членов ЦК МНРП и 8 из 10 членов президиума ЦК. По обобщенным данным за тот же период Чрезвычайная комиссия во главе с Чойбалсаном осудила 25 588 человек, из которых 20 099 были приговорены к расстрелу и казнены. И это в стране с населением порядка 750 000!
Фактически большой террор в Монголии оказался более кровавым, чем у «старших советских братьев».
PS: Совершенно очевидно, что без поддержки ЦК ВКП(б), НКВД СССР и советского полпредства полицейский маршал вряд ли б решился на подобный беспредел, а если б и решился, ему бы быстро дал по рукам тот же Дэмид. Увы, ответственность за монгольский кошмар в полной мере разделяют кремлевские покровители «душегуба». Большинство из них так или иначе получило свое еще при жизни, но сам Чойбалсан умер в почете при всех должностях и регалиях.
Лишь спустя тридцать шесть лет, в сентябре 1988 года, монгольский посол в Москве обратился в ЦК КПСС с просьбой о передаче из советских архивов всех имеющихся документов о произволе и беззаконии 30-х годов. Месяц спустя это было сделано. В декабре 1988 года пленум ЦК МНРП официально реабилитировал всех пострадавших и предал гласности правду о событиях 50-летней давности. Культ личности Чойбалсана был осужден. Потребовалось 50 лет и Михаил Горбачев с его Перестройкой.
Преступления полицейского маршала стали мощнейшим оружием в руках оппозиционных сил, покончивших с однопартийной системой. В государстве сложилась парламентская республика, может и не безупречная, но недавние беспорядки не переросли ни в вооруженное восстание, ни в массовый террор. Видимо уроки из своей истории монгольское общество все-таки извлекло.
Накануне визита министра внешних связей Монголии Б.Батцэцэг в Москву 28 мая Верховный суд Монголии утвердил приговор Хан-уульского окружного суда двум бывшим сотрудникам Главного разведывательного управления — Б.Эрдэнэбату и Б.Эрдэнэбаяру за сбор и передачу секретных материалов Российскому посольству в Улан-Баторе.
Оба сотрудника получили срок заключения 14 лет.
Блогосфера Монголии, однако, отреагировала странно: «Ну всё, теперь мы точно под китайцами».
Общество Ю.Цеденбала при Народной партии, Академия Ю.Цеденбала и родственники многолетнего лидера страны выступили с Заявлением призывающем посмертно реабилитировать супругу Цеденбала А.И.Филатову и вернуть родственникам её награды.
В Заявление перечисляются построенные при её участии десятки социально-культурных и здравоохранительных объектов, в частности, Детский центр Найрамдал, Дворец бракосочетаний, Дворец юного техника, Дом-интернат для сирот и т.д. Авторы послания пишут, что если у Николае Чаушеску более 30 близких родственников входили в состав партийного и государственного руководства, при Ю.Цеденбале ни один из его многочисленных родственников не являлся членом ЦК партии или членом Великого Народного хурала, а сама Филатова ни разу не участвовала в заседании Политбюро.
Блогосфера ответила на это послание неоднозначно — есть голоса за восстановление её имени, есть и обвинения её в самодурстве и в том, что так и не выучила монгольский язык, что злоупотребляла средствами налогоплательщиков посредством созданного ею Детского фонда.
*... вернуть родственникам её награды. Не знал, что у Анастасии Ивановны Цэдэнбал-Филатовой были награды, которые были изъяты. Постараюсь это выяснить ...
Скажу вам, как родным: пересмотрел в Интернете статьи и воспоминания тех, кто знал Юмжагийна Цэдэнбала и его жену, но нигде не встретил упоминания о наградах Анастасии Ивановны. Хотя рассказ представителя КГБ при Министерстве общественной безопасности Монгольской Народной Республики Радченко В.К., приоткрывает некоторые аспекты её деятельности, предшествующие событиям, связанным с отстранением Цэдэнбала от власти.
Вот краткое содержание этого рассказа:
Примерно с начала 1983 года, стала резко обостряться обстановка в высшем руководстве Монголии. В первую очередь, это было вызвано значительным ухудшением здоровья Генерального секретаря ЦК МНРП, Председателя Верховного Хурала МНР Ю. Цэдэнбала.
Развивающийся склероз головного мозга резко снизил его трудоспособность. А поскольку Цэдэнбал возглавлял государство в течение тридцати трёх лет, страна была приучена если не к культу личности, в нашем понимании, то к полной зависимости всех решений практически от одного человека. Положение в значительной мере усугублялось тем, что жена Цэдэнбала, русская по происхождению и сохранившая советское гражданство, Анастасия Филатова к этому времени всё больше брала на себя роль соправительницы государством, вмешиваясь во все стороны жизни МНР.
Особенно это проявлялось в вопросах кадровой политики, включая высшее руководство страны. Филатова активно пользовалась информацией Министерства общественной безопасности страны, располагала данными о жизни и деятельности всех видных работников партийного и государственного аппарата. Фактически подчинила себе подразделение, обеспечивающее охрану Цэдэнбала и правительства.
Естественно, как бывает в таких случаях, в её непосредственном окружении появились влиятельные подхалимы и, более того, интриганы, расчищающие себе "место под солнцем" руками Филатовой и, соответственно, Цэдэнбала.
Главной фигурой среди таких лиц стал член ПБ ЦК МНРП Д. Майдар, являвшийся одновременно заместителем Председателя правительства. Он поставил себе цель - дискредитация Председателя Совета министров Батмунха, секретаря ЦК партии (по вопросам экономики) Моломжанца. Ранее с его подачи уже были смещены некоторые лидеры Монголии.
Состояние здоровья Цэдэнбала порождало у Филатовой и у самого Цэдэнбала боязнь за своё исключительное положение, возникала болезненная
подозрительность с их стороны к любым действиям других лидеров ЦК, которые, по их мнению, могли бы претендовать на лидерство в государстве.
Филатова активно использовала все каналы своей "политической деятельности". Помню, что она позвонила мне в представительство КГБ и выразила желание немедленно встретиться по важному вопросу, о котором следует доложить в Москву. Встреча была посвящена Эрдэнэту. Филатова прямо заявила, что оценивает действия Батмунха, Моломжанца и председателя Госплана "как подрывающие советско-монгольскую дружбу и фактически смыкающиеся с подрывными действиями китайцев".
Хочу уточнить, что Филатова до этого времени занималась вопросами культуры, здравоохранения, комсомола, и многие неугодные ей деятели в этих областях были смещены, включая известного учёного, президента Академии наук МНР Ширендыба. Теперь на первое место поднимались вопросы экономики. Интрига нарастала и отвечала всем правилам "подковёрной" борьбы. В ход были пущены все возможные средства: порочащие слухи, заявления "свидетелей" и прямая клевета в отношении неугодных лиц в высшем руководстве страны.
На август 1984 года, как нам стало известно, был намечен Пленум ЦК МНРП, на котором должно было быть "разгромлено" "экономическое крыло" Политбюро. Из состава Политбюро предполагалось вывести Батмунха и Моломжанца, а из состава ЦК и правительства - целый ряд видных деятелей и их сторонников. Одновременно в широких кругах отмечалось усиление недовольства действиями Филатовой. Это наблюдалось не только в высшем руководстве страны, но и среди актива партии и государства.
Как по линии посольства, так и по линии госбезопасности мы не могли не информировать об обострении обстановки московское руководство, так как это, несомненно, наносило прямой ущерб советско-монгольским отношениям. И так, как русская советская гражданка Филатова "во всей этой кухне" выступала как "рука Москвы", появлялись антисоветские и антирусские настроения.
Тяжелое заболевание Цэдэнбала усугублялось. События развивались своим чередом. Цэдэнбал вместе с Филатовой выехали в Москву на отдых, где он проходил обследование у врачей 4-го Управления Министерства здравоохранения. Заключение врачей было самым неутешительным. По просьбе монголов Евгений Иванович Чазов, в то время начальник 4-го Управления Минздрава Союза, конфиденциально прилетел в Улан-Батор. На ПБ МНРП Чазов наглядно продемонстрировал компьютерные томограммы с изменениями головного мозга Цэдэнбала и сравнил его с мозгом здорового человека. Это произвело на монгольских товарищей большое впечатление и подтолкнуло их к решительным действиям.
А.А. Громыко предложил написать отделу ЦК по соцстранам и, в частности, секретарю ЦК Русакову, записку в Политбюро, излагающую план радикального решения вопроса, иначе говоря, план замены Цэдэнбала. В решении ЦК подчёркивалось, что следует дружески уговорить Цэдэнбала отойти от активной политической жизни, сославшись на заключения врачей.
Через несколько дней Батмунх и Моломжанц посетили Цэдэнбала в больнице в Москве, а затем в особняке на Ленинских горах они посетили семью Цэдэнбала - Филатову и его сыновей, изложив предложения Политбюро. Их демарш встретил отчаянное сопротивление, и в первую очередь - Филатовой. Мало того, она усилила свою деятельность, чтобы как-то затормозить события и любыми способами удержать Цэдэнбала на его постах.
Состоялся пленум и в тот же день сессия Народного Хурала. Как на пленуме, так и на сессии предложение об освобождении Цэдэнбала не встретило никаких возражений. Так закончился сложный, а в чём-то и достаточно острый период, связанный со сменой руководства Цэдэнбала. Скажу только, что Филатова какое-то время продолжала использовать свои связи и хотела повернуть историю вспять, часто делая это в грубой по отношению к новым лидерам Монголии форме.
Здоровье Цэдэнбала, находящегося в Москве, продолжало ухудшаться. Он проявлял полнейшее безразличие к доходящим до него слухам о том, что происходит в Монголии, и всё больше уходил в себя. 20 апреля 1991 года на семьдесят пятом году жизни Цэдэнбал скончался.
Зато рассказ младшего сына Цэдэнбала ещё раз вернул нас к операции по отстранению главы Монголии от власти и жизни семьи в Москве под фактическим надзором КГБ вплоть до смерти Цэдэнбала.
В №49 от 29 января 2019 года газеты "Угай зам" была опубликована статья Зорига Цэдэнбала под названием «Новое "дело врачей". Неизвестный августовский путч". Статья впервые вышла в свет 2 марта 1994 года в "Независимой газете". В этой статье сын бывшего генерального секретаря ЦК Монгольской Народно-революционной партии (МНРП) и главы Монголии Юмжагийна Цэдэнбала рассказал подробности его отстранения от власти. Это была настоящая спецоперация, которая развернулась семью годами раньше августовского путча 1991 года, произошедшего в СССР.
Цэдэнбал был изолирован в Москве, были прерваны все линии связи. Он был подвергнут массированному воздействию психотропных средств для обоснования официальной версии о его смертельной болезни. И в том, и в другом случае действовали одни и те же люди, например начальник 9-го управления КГБ генерал Плеханов.
Выведение Цэдэнбала из строя осуществлялось врачами 4-го Главного управления Минздрава СССР во главе с его начальником Е.И. Чазовым. Общая координация переворота осуществлялась международным отделом ЦК КПСС, а в Улан-Баторе действовала группа заговорщиков из числа высшей монгольской номенклатуры, в первую очередь, секретарь ЦК МНРП Намсрай, члены политбюро Батмунх и Моломжамц. К заговору примкнул и министр общественной безопасности МНР (монгольское КГБ) генерал Лувсангомбо.
Вот как это было:
Мы с отцом прилетели из Улан-Батора в Москву 26 июля 1984 года. Мы – это отец, моя мама - Анастасия Ивановна Цэдэнбал-Филатова (А.И.), три офицера охраны, врач и я. У отца было приглашение советского лидера Черненко, генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР. Черненко приглашал главу монгольского государства приехать в Советский Союз для отдыха во время отпуска. Но сначала отец должен был пройти медицинское обследование в Москве, в больнице 4-го ГУ Минздрава СССР. Отец периодически проходил такие детальные медицинские обследования в московской больнице раз в несколько лет.
В этот приезд отца в Советский Союз казалось, что всё идет, как всегда, хотя были некоторые настораживающие факторы, на которые мы тогда не обратили должного внимания. Вся советская охрана из 9-го Управления КГБ, встречавшая отца в этот раз, была заменена, за исключением старшего группы охраны "Т". В СССР с ним работали одни и те же сотрудники охраны, и то, что практически все были заменены, было необычным.
Медицинское обследование отца началось 30 июля в больнице 4-го Управления на Мичуринском проспекте. Прошло несколько дней, врачи проводили исследования, отец в перерывах между этими исследованиями продолжал работать: готовил тексты выступлений на предстоящих мероприятиях 45-летия победы на Халхин-Голе, работал над другими документами, писал статью, заказанную ему еженедельником "Новое время"...
Последний раз редактировалось Вик С.; 05.06.2021 в 12:22.
В начале августа А.И. вернулась из больницы от отца очень взволнованной. Она сказала, что встретила там Чазова, начальника 4-го Главного управления, который проводил консилиум врачей, и что Чазов очень резко поставил вопрос о том, что Цэдэнбал тяжело болен и должен уйти с работы. Это было совершенно неожиданно, так как все мы видели, что отец чувствует себя, как обычно, никаких признаков ухудшения здоровья нет.
Следующие 2 – 3 дня мы провели во всё нарастающей тревоге. Отдельные факты для нас начали вырисовываться в зловещую картину. Смена охраны, прослушивание телефонных разговоров. Припомнилось и то, что незадолго до нашего отъезда из Улан-Батора, в СССР улетели якобы на отдых два члена Политбюро ЦК МНРП: председатель Совета Министров Батмунх и секретарь ЦК Моломжамц. Никогда раньше они не ездили отдыхать вдвоём, и этот факт, казавшийся ранее просто совпадением, начинал приобретать новый, серьёзный оттенок. Тем более что вместе с ними тем же самолётом улетел в Москву и советский посол в Монголии Павлов.
Сергей Павлов в начале 60-х годов был первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Он сыграл свою роль в заговоре против Хрущёва в 1964 году. Эта роль была, возможно, не столь заметна, как роль председателя КГБ Семичастного, но свою лепту в свержение Хрущёва Павлов внёс, находясь на посту руководителя советского комсомола. Теперь Павлову пригодился его опыт участия в заговорах против руководителя государства.
Нам стало известно, что Батмунх и Моломжамц, проведя несколько дней где-то вне Москвы, в одном из санаториев ЦК КПСС, в эти же дни появились в Москве. Снова вместе. Батмунху обычно предоставляли в Москве резиденцию в особняке № 6 на Ленинских горах, Моломжамц же обычно останавливался в гостинице ЦК КПСС. Начальник охраны отца полковник Нанзад попытался связаться с ними, звонил по этим адресам, но не смог их найти. Не удалось ему узнать место их пребывания и в монгольском посольстве, они не сообщили своего местонахождения, что также было очень странно.
Когда сумма всех фактов стала говорить о вероятном заговоре и действительно надвигающейся реальной угрозе безопасности Цэдэнбала, полковник Нанзад сообщил в Улан-Батор министру общественной безопасности Монголии Лувсангомбо. Мы ещё не знали, что и Лувсангомбо тоже участвует в заговоре.
В первые дни пребывания отца в больнице его состояние не изменилось. Он много работал, с нетерпением ожидая окончания медицинского обследования. Но после консилиума, где выступил Чазов, отцу были назначены врачами какие-то лекарства, таблетки и уколы.
Мы стали замечать очень странные изменения, происходящие с отцом. Иногда он становился каким-то сонным, заторможенным. На фоне общей заторможенности появилась и какая-то странная забывчивость. Постепенно мы обнаружили четкую корреляцию между моментом, когда отцу делали инъекции, и наступлением такого состояния.
Наступило 9 августа. В этот день нам сообщили, что А.И. приглашает к себе член Политбюро ЦК КПСС, председатель КГБ СССР Чебриков. В особняк приехала машина, в которой был начальник 9-го Управления КГБ генерал Плеханов. Он пригласил А.И. в свою машину, и они уехали. Чебриков повторил, что Цэдэнбал очень тяжело болен, не может больше работать и должен уйти со всех постов на пенсию. А сейчас он должен находиться в больнице в Москве и лечиться. Он не хотел слышать никаких доводов А.И. о действительном положении.
А. И. сказала, что Цэдэнбал должен вернуться в середине августа в Монголию для проведения мероприятий празднования 45-летия на Халхин-Голе. На это Чебриков жёстко возразил. А.И. на это сказала: "А если он всё же поедет?". Ответ был совершенно недвусмысленный: "Он не доедет живым!". Чебриков вёл разговор об отстранении Цэдэнбала от политической деятельности как уже о решённом деле.
В следующие дни произошёл ещё ряд изменений в нашем положении. Были отключены все системы правительственной связи. Когда отец хотел позвонить в Улан-Батор, советские офицеры охраны, которые отныне превращались в наших тюремщиков, говорили: "Линия связи повреждена". Хотя правительственная ВЧ-связь рассчитана на функционирование и в условиях ядерной войны.
Мы впервые заметили слежку за собой. Это делалось демонстративно, чтобы оказать психологическое давление. Так, в переулке, куда выходили ворота въезда на территорию особняка № 9, прямо перед воротами дежурили несколько машин, в которых находились мужчины в штатском. Как только кто-то из нас выезжал на машине с территории особняка или выходил пешком, его сразу же начинали сопровождать несколько машин или соответственно несколько людей и неотступно следовали за ним.
Следующим ходом со стороны КГБ было удвоение советской охраны. Все эти люди теперь стали неотступно наблюдать за каждым нашим перемещением, фиксируя каждый шаг.
А в Улан-Баторе, вслед за возвращением туда Батмунха и Моломжамца, начал вовсю раскручиваться маховик переворота. Несмотря на изоляцию, до нас доходили известия о происходящем там. Так, мы узнали, что в эти дни по монгольской столице стали распускаться слухи о том, что Цэдэнбал находится в очень тяжёлом состоянии, что он не встает с постели, ничего не понимает и его "кормят с ложечки".
Для людей, видевших по телевизору Цэдэнбала в добром здравии всего за несколько дней до его отъезда в Москву, 26 июля, когда он принимал прибывшего в Монголию с официальным визитом одного из руководителей Вьетнама, такие сообщения казались поначалу совершенно невероятными, но слухи имеют великую силу в условиях отсутствия объективной информации. Психологическая подготовка предстоящего переворота продолжалась.
Однажды после длительного молчания телефона неожиданно раздался звонок из Улан-Батора. Звонил министр общественной безопасности Лувсангомбо. Главное, что сказал отец министру, было то, что он чувствует себя нормально, чтобы без него пленум не проводили. Отец доверял Лувсангомбо, не зная ещё о его предательстве.
18 августа. Советские охранники сообщили А.И. в этот день, что опять приглашает к себе Чебриков. Ничего важного он в этот раз не сказал. Это и понятно, ведь весь этот разговор был затеян с единственной целью - изолировать на это время А.И. В этом мы убедились, когда пришли к отцу. Его мы нашли в состоянии, в котором никогда раньше не видели! Он с трудом передвигался по комнате, не сразу понимал, когда к нему обращались, о чём идет речь, вообще было заметно, что он находится под действием какого-то сильнейшего препарата.
От крайне взволнованного офицера монгольской охраны Тумурбатора, дежурившего в тот день в больнице, мы узнали, что в те часы, когда А.И. была у Чебрикова, в больницу к отцу неожиданно пришли Моломжамц, Рагча и Намсрай. Никто из нас не знал, что они находятся в Москве!
Советские гэбисты проводили их прямо в комнату к отцу. В этот же момент в комнату охраны, где находился Тумурбатор, вошли несколько советских гэбистов, которые блокировали его там, не позволяя выйти оттуда в течение всего времени, что эта "тройка" была у отца. Тумурбатор не мог слышать того разговора, который происходил между ними и Цэдэнбалом, но в какой-то момент до него донесся вскрик отца. Тумурбатор пытался зайти туда, но советские гэбисты, применив силу, помешали ему.
Когда мы спросили отца, зачем приходила эта "тройка", он не мог сразу вспомнить всё, о чём шла речь. Постепенно, к вечеру, его состояние улучшилось, "дурман", в котором он находился, почти прошёл, он вспомнил и рассказал нам, что они хотели получить от него письменное согласие на уход со всех постов. Он сказал, что ничего не подписывал. Позднее мы услышали, что на том пленуме объявлялось о какой-то бумаге, подписанной отцом, в которой он якобы соглашается на отставку.
Сейчас трудно установить, была ли эта бумага полностью сфальсифицирована или Моломжамц, Рагча и Намсрай, находясь наедине с отцом и пользуясь тем, что отец в этот момент находился под сильнейшим воздействием лошадиной дозы психотропного средства, всё-таки заставили его что-то подписать.
После этого мы потребовали у врачей прекращения такого "лечения", которое подрывало здоровье отца. Врачи, впрочем, не настаивали и на продолжении "медицинского обследования", которое стало ненужным - политические цели были достигнуты. Состояние здоровья отца после прекращения "лечения" стало постепенно улучшаться.
Мы в эти дни были плотно блокированы в особняке. Общение с внешним миром поддерживалось только через советских гэбистов. Работал только городской телефон, по которому можно было звонить в пределах Москвы, однако как только во время разговора с кем-то речь заходила об отце, разговор сразу прерывался.
Наступило 23 августа. В этот день официальная информационная программа советского телевидения объявила о состоявшемся в Улан-Баторе пленуме ЦК МНРП и что Цэдэнбал был освобождён от работы от всех партийных и партийных постах по состоянию здоровья и с его согласия. Позже до нас дошла информация об истинной реакции на этот пленум в Монголии. Вся страна была в состоянии шока, за исключением группы заговорщиков и их окружения. Такой реакции и следовало ожидать, ведь Цэдэнбал пользовался огромным авторитетом.
К посту #9164. ЦРУ переигрывает российскую разведку в Монголии
В одной из самых близких к России стран – Монголии – завершается весьма знаковый шпионский скандал. Сотрудники местной разведки надолго сядут в тюрьму за работу на спецслужбы России (по крайней мере, так звучит приговор суда). Но самая большая проблема в том, что за всей этой историей отчетливым образом виднеется след американских спецслужб.
В Монголии Верховным судом утвержден приговор суда одного из районов столицы страны, Улан-Батора, по которому к 14 годам тюремного заключения каждый приговорены два сотрудника местного Главного разведывательного управления (внешней разведки). Этих людей обвиняют в работе на спецслужбы России. И это накануне визита в Москву главы монгольского МИДа. Учитывая исторические связи между Россией и Монголией – что это было вообще?
Б. Эрдэнебат и Б. Эрдэнэбаяр работали в монгольском ГРУ (это гражданская, а не военная разведка, несмотря на привычное название) и передавали что-то крайне секретное неназванным сотрудникам российского посольства в Улан-Баторе. По крайней мере, так утверждают монгольские источники. Изначально один из них получил на два года больше второго, как организатор, который якобы втянул в работу на Россию другого, но затем, после апелляции, сроки уравняли в сторону уменьшения. О высылках российских дипломатов не упоминается, что и понятно. Эти двое были арестованы еще в 2019 году, просто следствие и судебный процесс почему-то шли так долго.
Кстати, сразу после их ареста в 2019 году ГРУ Монголии выпустило целое обращение к гражданам страны, в котором умоляло их не вступать в контакты с иностранными разведками. Из текста обращения следовало, что сотрудничество монголов, особенно чиновников, в том числе и высокопоставленных, с иностранными разведками приняло повальный характер. ГРУ Монголии утверждало тогда, что это все от бедности, но очень просило монгольских граждан не покупаться за три копейки, а идти прямо к ним и рассказывать о вербовочных подходах. Выглядит это, согласимся, странно, но уж так там дела устроены.
История странная и запутанная. Газете ВЗГЛЯД удалось выяснить, что по крайней мере один из осужденных учился в Москве, в Академии МВД России. С другой стороны, это очень распространенные в Монголии фамилии.
В 2019 году в Германии, в Дрездене, задержали вице-консула Монголии в Стамбуле Баттушигу, который перевозил на своей машине с дипломатическими номерами 70 килограммов гашиша. Ему дали в Дрездене 11 лет (Монголия сняла с него дипломатический иммунитет). Так вот, за рулем этой машины был человек по фамилии Эрдэнэбаяр, более 20 лет находившийся на дипломатической службе и ранее трудившийся личным шофером глав МИД Монголии. Вице-консул Баттушига в немецком суде рассказал фантастическую историю о том, что он якобы выполнял задание монгольской разведки в лице своего шофера Эрдэнэбаяра и ловил наркоторговцев «на живца». Немецкие судьи ему не поверили. Эрдэнэбаяр наказания не понес и вернулся в Монголию.
Не надо сразу смеяться при прочтении словосочетания «монгольская разведка». С некоторых пор это весьма агрессивная спецслужба, совмещающая традиционные методы, которым их научили русские люди, с чем-то очень смахивающим на бандитизм.
Например, с 2014 по 2017 год монгольскую разведку возглавлял Батын Хурц, на которого в Европе выданы международные ордера за похищение человека. В 2003 году группа Хурца похитила во Франции монгольского эмигранта Дамирана Энхбата. Его в классическом стиле Моссада и ОГПУ 1920–1930-х годов запихнули в багажник и через Бельгию и Германию вывезли в Монголию. Там его долго пытали, и в итоге он умер в тюрьме.
Вообще-то этот Энхбат обвинялся в уголовном преступлении – убийстве в 1998 году Санжаасурэнгийна Зорига, так называемой ласточки монгольской демократии. Зориг на момент убийства был министром инфраструктуры и вполне мог претендовать на самые высшие посты в стране. Он считался чем-то вроде монгольского «прораба перестройки», участвовавшего во всех революциях прозападного толка с 1990 года начиная.
Экзальтированные умы в Монголии сравнивают убийство Зорига с убийством Джона Кеннеди, хотя за пределами монгольских степей это не столь широко известное событие.
Батын Хурц в 2010 году прилетел в Лондон для налаживания отношений с MI6 и MI5, но был арестован в аэропорту Хитроу и затем выдан Германии. Но уже в 2011 году, накануне визита канцлера Ангелы Меркель в Монголию, он был немцами освобожден и возглавил ГРУ Монголии. Так что не надо шутить про монгольскую разведку. Это вам не Петров и Боширов, человека реально за руку поймали.
Есть данные, что именно ГРУ Монголии регулярно участвует как посредник в общении японцев и южнокорейцев с представителями Северной Кореи. По неподтвержденной информации, в Улан-Батор неоднократно летал Сигэру Китамура, начальник отдела разведки и исследований в правительстве Японии времен Синдзо Абэ. Китамура обсуждал в Улан-Баторе с представителями северокорейской разведки вопросы возможной встречи Синдзо Абэ с Кин Чен Ыном и поисков похищенных северокорейскими спецслужбами японских граждан. Была такая практика еще при Ким Ир Сене: корейцы просто крали простых японцев, например рыбаков, для того, чтобы они обучали японскому языку северокорейских разведчиков и военных как природные носители языка. Некоторые сбежали, но многие пропали в КНДР, и для Японии это чувствительная гуманитарная проблема.
При том сама Монголия все-таки проходной двор. В 2018 году турецкие спецслужбы попытались повторить в Улан-Баторе «операцию Хурца». Группа турок похитила в Улан-Баторе директора турецко-монгольской школы Векселя Акчая и попыталась вывезти его на специально прилетевшем из Анкары самолете. Вина Акчая была в том, что он состоял в организации Фетхуллы Гюлена, а сама эта школа принадлежала к разветвленной сети образовательных учреждений «секты Гюлена». Благодаря бдительности граждан, которых удивило, что одни люди с европеоидной внешностью на улице Улан-Батора хватают такого же европеоида, надевают ему на голову мешок и сажают в машину, Акчая удалось отбить у турецких спецназовцев уже в аэропорту. Скандал был огромный. Но он хорошо характеризует ситуацию с деятельностью иностранных спецслужб в Монголии.
Но наш случай все-таки немного иной. Есть информация, что Монголия с недавних пор стала предметом пристального интереса со стороны спецслужб США. Американская стратегия в регионе направлена на подрыв Китая изнутри любыми методами. Особое внимание уделяется национальному фактору. США последовательно поддерживают, вплоть до оказания помощи оружием и методами спецслужб, уйгуров, тибетцев и с некоторых пор монголов.
Монголы – в первую очередь националисты, как и большинство народов региона. В советское время (а это для Монголии практически весь ХХ век) притязание на китайскую территорию, в том числе и на так называемую Внутреннюю Монголию, населенную этническими монголами, бурятами и нанайцами, пресекались в зародыше. Даже по итогам Второй мировой войны Монголия не получила ни метра степи и пустыни, хотя это было возможно, поскольку эти территории входили тогда в Маньчжоу-Го, а не в Китай. Даже в 1939 году по итогам событий у Халхин-Гола Жуков пресекал любые попытки монгольской армии перейти границу.
Сейчас же американцы говорят монголам примерно так: русские вас столько лет держали в узде, а мы готовы помочь.
В священном для тибетцев индийском городе Дхармсала в прошлом году прошла конференция «групп поддержки Тибета и Внутренней Монголии», организованная ЦРУ и профильными американскими НКО. Там участвовал и некий «Конгресс Южной Монголии», который изначально был создан в Японии при деятельном участии все того же Сигэру Китамуры. Патронирует его ЦРУ, и направлен он в первую очередь на подрывную деятельность в Китае.
Но для того, чтобы управлять этим процессом, нужно «правильно» ориентировать и Улан-Батор, лишая его возможности тесного контакта с Москвой как с союзником Китая. Да и вообще Россия не заинтересована в появлении в Монголии американских НКО подрывной направленности, которые вполне могут переключиться и на Бурятию. А есть еще проблема нанайцев, которых в Китае живет не меньше, чем в РФ.
Осложняет ситуацию то, что в Монголии позиция начальника разведки крайне политизирована.
В Монголии запутанная внутриполитическая ситуация, и каждый новый премьер-министр тут же меняет под себя руководителей полиции и разведки. Косвенно это повлекло за собой усиление роли силовиков вообще в политике Монголии, тем более что монгольские военные давно находятся под китайским прессом и из политических процессов выключены. Китайцам удалось в последние несколько десятилетий дискредитировать монгольских офицеров, учившихся в Москве, вплоть до уголовных дел и посадок. А позиции разведки сейчас – объект постоянного давления со стороны одновременно и США, и Китая.
В таком контексте, к сожалению, можно констатировать, что арест и осуждение на длительные сроки тех, кого обвиняют в шпионаже в пользу России, – признак успеха именно американской стороны. Куда более серьезное проникновение в Монголию Китая пока остается за рамками публичной политики. Факт прискорбный, на который следует обратить внимание. И Монголия не так далеко, как это кажется из Москвы. Там крылатая ракета до Красноярска шесть минут летит. Хотя это, конечно, и фантазийная перспектива.