Литературная страничка.

[Александр]

написать-то ладно.......

главное - издать.......

[Александр]

ЛУЧШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ


Алик раскрыл дело о хищении полушубков и танковых курток из армейских складов. Раскрыл до смешного просто, хотя над этим делом безрезультатно работали лучшие умы гарнизона, в том числе и автор. И никому из этих интеллигентных кретинов не пришло в голову, что в склады, не нарушая замков и печатей, можно проползти на пузе под воротами, так уж эти ворота были сделаны. Правда, автор бы не прополз и Володя Родионов тоже бы не прополз, а вот Алик прямо в парадной шинели прополз, а дальше раскрутил всю банду, тут же на месте у складов выявив ценного свидетеля.


Он отобрал автомат у часового, который в это время находился на посту по охране складов, с интересом наблюдая за упражнениями Виталика, и приказал тому тоже ползать под воротами. Когда часовой в третий раз продемонстрировал возможность проникновения в склады, Алик просто и дружелюбно посоветовал ему во всем сознаться и назвать подельников


Часовой тут же поведал, что сам он не ползал, так как воровать разрешается только дембелям, а он еще молодой и будет ползать только через год и тогда наворует полушубков и танковых курток, продаст их в Бузулуке на рынке и на дембель поедет с бабками. “Все так делают”,- простодушно пояснил часовой, оказавшийся к тому же земляком Алика.


Оказывается начальник складов прапорщик Булочка, которого все подозревали в крупном хищении, тянул только на мелкое хищение и на большую халатность. Тянули на это дело и средней руки должностные лица дивизии, которые и сами брали помаленьку, и другим не мешали. Основными расхитителями были караульные солдаты, которые за полгода растаскали почти все из того, что охраняли.


Вся рота охраны была “в курсе”, в том числе и начальники караулов, а один из прапоров даже открыл в деревне магазин (построил такую будку с окошком и написал на ней “Магазин”), где спокойно торговал уворованными армейскими шмотками. С помощью молодых солдат, не допущенных к этому бизнесу и поэтому откровенных до безобразия, действуя оперативно и напористо, Алик выявил всех причастных, изъял часть похищенного, произвел ряд арестов в разных регионах СССР и в короткий срок закончил дело, посадив на скамью подсудимых человек двадцать солдат, сержантов, старшин, прапорщиков и господ офицеров.


Это было, несомненно, громкое дело и Алика заслуженно направили на совещание в Москву, где Главный Военный Прокурор лично вручил ему грамоту и радиоприемник “Россия” как лучшему следователю в ПриВО.


В тот день, когда Алик, хорошо поддавший по поводу признания его заслуг, возвратился в Оренбург, вся контора отмечала какое-то глобальное событие, кажется присвоение прокурору полковника. Отмечали в офицерском кафе в присутствии и с участием начальника следственного отдела округа полковника Нисенбаева Григория Семеновича - солидного седого дядьки - справедливого и мудрого, которого все уважали и побаивались.


По этому случаю наливали “по-штатски”, то есть в рюмочки, вели себя сдержанно и ждали, когда начальники уйдут. Чтобы сильнее выпендрится Василий Митрофанович Хорошилов-тот самый наш прокурор, который мог выпить и с дежурным за компанию, тут приказал автору (громким командирским голосом) вообще не пить на случай какого-либо происшествия. “Хорошо”,- одобрил Григорий Семенович, - “ А то вдруг, какое происшествие, а тут оперработник и трезвый, хорошо”.


И происшествие, в лице Алика, тут же появилось в дверях зала, где чинно и скучно происходило мероприятие.


Окинув масленым взглядом великолепный стол, который Митрофанович от радости события соорудил на свои кровные, Алик, тут же полез обниматься к Нисенбаеву показывая ему грамоту и радиоприемник “Россия”. При этом он ухитрился налить себе фужер водки, хлопнуть его махом и опрокинуть на брюки растерянного начследа салат с майонезом. Все эти действия Алик сопровождал хохотом и беспрерывными выкриками: “Поняли, кого ругали..., поняли, кого из комсомола исключили... ? и матерь вашу..., лучшего следователя ругали...., лучшего следователя исключили..., и все вы..., и всех вас...”.


(Автор не поклонник Алешковского, Лимонова, Медведевой и прочих подобных писателей, поэтому читатель сам может догадываться, кто были мы и куда нас посылал и засовывал Виталик, а также какие противоестественные сексуальные действия с представителями животного мира и, почему-то с мертвыми неграми, он предлагал нам проделывать за то, что его действительно исключили из комсомола за очередное мерзопакоство, которое он сотворил пару месяцев назад).


Прокурор, зная буйный нрав своего подчиненного, криво улыбаясь начальнику, грозно показал глазами автору на выход. Желая получить более подробные инструкции, автор жестами спросил, - “Домой?” Прокурор радостно закивал головой. С помощью солдата-водителя Ивана Алика вежливо вывели за дверь, где пояснили, что лучше спать, чем хулиганить.


Уважая физическую силу, Алик тут же стал дружелюбен и вежливо согласился сесть в машину прокурора и отбыть домой, чему мы, сдуру поверили и вернулись в зал, где все дружно уговаривали Григория Семеновича не обращать внимания, так как ну выпил человек на радостях, ну не рассчитал дозу, но ведь лучший следователь и т.д. и т.п. Дурная русская привычка все на пьянку списывать. Но - пьяный проспится, дурак - никогда.


Минут через пятнадцать в кафе заглянул хмурый Иван и поманил автора на выход.


“Ничего не смог сделать, Алик Иванович приказали привезти его обратно”.


“И где же он, наш лучший следователь?”


“Лекцию читает”,- ответил Иван и показал на улицу.


Надо пояснить, что через дорогу напротив кафе располагался городской призывной пункт, который, по случаю весеннего призыва был облеплен родителями, невестами, друзьями призывников, причем трезвых среди них, естественно, не было.


Так вот, около ворот призывного пункта, по колено в луже стоял Алик и, размахивая руками, читал собравшейся толпе, утвержденную Главпуром МО СССР лекцию об уголовной ответственности военнослужащих, которую следователи каждый призыв читали призывникам и которую все знали назубок.


Лекцию Алик сопровождал таким смачным матом и антисоветскими комментариями, что толпа просто покатывалась, а одна тетка, сама пьяная как водка, истошно кричала, что, дескать вот каким командирам отдаем сынков.


Два майора из военкомата, желая пресечь эту эстраду и, одновременно, не решаясь в ботиночках вступить в глубокую лужу, тщетно суетились вокруг, дополняя веселья поддатой толпе. Из лужи Алика вынес Иван.


Ночевал Алик в офицерской камере на гарнизонной гауптвахте.(с)

[Александр]

НЕВЕСТА





Наконец-то Алик решил жениться. Девушка - молодая и симпатичная работала парикмахером и Алик, для начала, стал каждый день стричься у прекрасной Анжелики (с ударением на “е”, так она сама себя называет).


Когда в очередное посещение парикмахерской, Анжелика, бросив свои парикмахерские причиндалы, заплакала и заявила, что стричь больше совсем нечего, Алик признался, что он вообще может не стричься годами.


И это была чистая правда, так как в счастливую для Алика парикмахерскую, его загнал прокурор, которому чувство прекрасного просто не позволяло больше обозревать каждое утро засаленные Аликовые патлы, торчащие из-за торчащих Аликовых ушей.


Алик пояснил заплаканной парикмахерше, что хочет на ней женится, но если она намеков не понимает, то может вечером придти к нему. Тут же Алик пригласил Анжелику в свою однокомнатную квартиру, которую, кстати, содержал в исключительном порядке. Анжелика согласилась.


Надо сказать, что Алик и Анжелика, и в настоящее время пребывают в счастливом браке, правда бездетном, и Анжелика, ни в коем случае не является в данном произведении (в отличие от Алика) предметом каких-либо насмешек и надругательств.


Вот там, в квартире Алика на следующее утро автор и уподобился быть представленным невесте Алика.


А было это прекрасным субботним летним утром, когда автор, измученный непосильными трудами, собирался на речку Урал со своей семьей, которую не видел по причине командировок где-то с месяц.


Когда дочка в бантиках и с резиновым кругом, и, счастливая присутствием мужа жена, выходили из квартиры, как всегда в пошлом романе про усталых сыщиков зазвонил телефон. Звонил прокурор, но послал он автора не на раскрытие какого-то ужасного дела, которое могло бы автора прославить на весь округ, а может быть и на всю ГВП. Ничего подобного, посылался автор к Алику на квартиру, где Алик то - ли кого-то зарезал, то ли его кто-то зарезал, но весь дом (по словам прокурора, которому позвонили из милиции) залит водой и кровью, а соседи берут приступом Аликову квартиру, а автор ближе всех живет, а прокурор выезжает и вот-вот приедет (так и не приехал).


Короче, автор действительно увидел весь пятиэтажный подъезд залитым водой и кровью, а возмущенных соседей, неистово стучащихся в обитую дерматином дверь Аликова обиталища. С помощью участкового и дав слово, что весь ремонт за счет виновника (заранее зная, что от Алика этого не дождешься), автор убедил соседей разойтись, после чего хитрый Алик, (который до этого притворялся, что его вообще не существует, не только в квартире, но и в радиусе ста километров, а за дверью раздается голос его брата-рецидивиста) впустил автора в квартиру.


Алик был весь пьяный, мокрый, бегал по квартире с половой тряпкой и вытирал воду, которая заливала полы. При этом Алик просто излучал счастье и радость бытия. Он провел автора в комнату и представил сидящей в кресле испуганной девушке с перевязанной ступней.


“Анжелика - моя невеста”, - с гордостью сказал Алик.


“Анжелика, претензии к нашему работнику есть?”,- спросил автор и, получив отрицательный ответ, выслушал от счастливых молодых страшную историю.


Желая получить все и сразу, Алик залил неопытной семнадцатилетней Анжелике стакан неразведанного технического спирта (убедив девушку не бояться, что будет горько, зато потом будет приятно).


Доверчивая Анжелика так и не дождалась когда будет приятно, так как ее мгновенно затошнило, и она, вцепившись в трубу сливного бачка туалета, так и проблевала полночи.


Алик же, когда, как ему показалось, Анжелика пришла в себя, пытался ее из туалета вытащить. Так как по причине крупных габаритов Ажелики, Алик в туалет пройти не смог, он стал тянуть Анжелику за эти самые габариты, как дедка за репку. А Анжелика, вцепившись в трубу, выйти не хотела или не могла. Наконец труба не выдержала и оторвалась. Алик упал на спину, на него упала Анжелика, а сверху упал чугунный сливной бачок, вдребезги разбив унитаз, осколками которого Анжелика была ранена в ногу.


Сверху хлестала вода, из ноги Анжелики хлестала кровь, а Алик, хлопнув еще рюмашку, волокал Анжелику по всему подъезду с пятого этажа на первый и обратно. Растерялся парень.


Наконец какой-то предутренний прохожий вошел в положение и вызвал Скорую.


И вот когда Скорая оказала помощь, скорый врач- спец медик хмурый костоправ резонно обратил внимание Алика на тот факт, что соседи, видимо скоро проснутся, так как вода струилась уже из всех дверей в подъезде, и, как предположил опытный врач, который по долгу службы навидался всякого, его помощь может понадобиться уже самому Алику.


Врач, дежурство которого кончалось, любезно предложил Алику свои услуги, то есть сказал, что может посидеть с ним на кухне и попить спирту, бутыль с которым он углядел среди сервировки стола, а после того, как придут соседи и справедливо нанесут Алику всяческие повреждения он, врач, профессионально наложит Алику бинты, шины и швы.


При этом врач умело оперировал такими святыми понятиями, как Клятва Гиппократа, долг Советского врача и другими общечеловеческими ценностями. Он приводил массу случаев, когда получившие побои в аналогичной ситуации потерпевшие, выживали только из-за его, врача, умелой и скорой помощи.


В качестве дополнительного аргумента врач предложил пригласить водителя автомашины Скорой помощи, заявив, что вдвоем с водителем они, безусловно, сумеют воспрепятствовать перерастанию процесса избиения Алика в его убийство.


Легко внушаемый Алик, который к тому же понял, что врача от бутыли не оттащить, подумал и согласился, и они, уложив пострадавшую на диван и позвав водителя, пьянствовали на кухне до тех пор, пока соседи не пробудились. Врач понял это первым и коварно смылся, пользуясь своим белым халатом как маскировочным средством. Смылся и водитель под предлогом, что много вызовов и нужно везти врача. Хотя и врач, и водитель в результате чрезмерного количества поглощенного ими гидряшки (он же “шило”, он же “зеленый”, он же и т.д. и т.п., а именно: спирт этиловый технический гидролизный) сами требовали скорой помощи.


То есть из всей команды не блевал только тренированный Алик.


В общем, друзья подвели и Алику пришлось держать оборону, притворяясь своим родным братом, который, кстати, был никакой не рецидивист, а зам. Начальника следственного управления МВД одной из автономий Поволжья.


При этом вся пикантность ситуации заключалась не в том, что Алика кто-то действительно собирался бить, как тому в результате умелой психологической обработки врача и глубокой алкогольной интоксикации, казалось.


Дело в том, что бачок наши друзья оторвали где-то часа в два-три ночи, вода хлестала из туалета прямо в стенку коридора, но ни Алик, ни врач с водителем до прихода автора, то есть часов до восьми утра так и не перекрыли кран, и единственная просьба, которую весь подъезд истерически обращал к Алику была: “Перекрой воду, гад!”.(с)

[Сергей Карцев]

Я в такой танковой куртке на дембель уехал и ещё долго её потом носил.

[Александр]

СВАДЬБА





Отношения Алика и Анжелики дошли до того, что нас пригласили на свадьбу. Свадьба была обычная советская. Алик в строгом штатском костюме, Анжелика вся в белом, растроганные родственники с обеих сторон и друзья жениха и невесты, жаждущие стола, который, конечно, являл собой великолепие.


Читатель ждет интриги - она имела место быть. Алик после загса возжелал положить букет цветов к вечному огню, который в Оренбурге - центре газовой промышленности - пылал особенно ярко в кладбищенском районе. Все гости ждали молодых часа два, а Алик за это время надрался у святого места, как собака и перед гостями появился в своем обычном состоянии, предшествующем приключениям.


Разборки последовали сразу же, так как солидные родственники Алика (его отец и старшие братья) резонно упрекнули жениха в задержке праздника, на что Алик попытался их всех выгнать из дома и получил по шее от невесты.


Затем свадьба вошла в свое привычное русло, то есть, прокричав для порядка “горько”, про жениха забыли и предались чревоугодничеству.


Алик где-то на кухне выспался и полный сил приступил к своим обязанностям - бегал по квартире, всех обнимал, хвалил невесту и ее мать, опять напился и снова попытался всех выгнать, но сумел выгнать только одного брата, который в носках возмущался в подъезде. А вокруг пели, танцевали и пили как всегда - много.


Наконец Алик добрался до нас - своих сослуживцев, которые, привыкнув к его выходкам, не встревали в его семейные разбирательства, а радовались жизни. Нас он выгнал всех сразу, и это ему удалось, так выпивка кончилась, а Валера Ковтун предложил у него дома прикончить заодно все спиртное, которое было приготовлено к завтрашней рыбалке.


Оставив молодых, все гости и родственники (включая ранее выгнанного брата в носках) перебрались к Валере, где свадьба продолжалась уже в спокойной нормальной обстановке без этого надоедливого жениха.


Рано утром, проспавшийся Алик с молодой женой и ее подругой, которую вчера случайно забыли, так как она спала в углу, приперся к Валере.


То есть он пролез к Валере через лоджию, открыл изнутри дамам дверь и, пока мы спали, они без спроса допили на кухне все, что еще осталось. После этого Алик разбудил всю компанию, попросил у всех прощения, а также денег взаймы, и пригласил нас всех к себе домой. Только наше сумрачное состояние, вызванное абстинентным синдромом, позволило этому дикому плану Алика осуществиться. То есть, мы его простили (правда, не зная еще про выпитую им на кухне нашу водку), дали взаймы и послали подружку невесты за спиртным - “какое есть и много”.


Подружку невесты мы, мучаясь похмельем, ждали дома у Алика не менее часа. Через указанное время эта черепаха, вместо полноценной выпивки в большом количестве, принесла одну бутылку дорогущего коньячища. Она, оказывается после вчерашнего, а также и после сегодняшнего у Валеры на кухне, на водку смотреть не могла.


На коньяк она смогла смотреть (а вместе с ней и мы) всего секунд тридцать, так как Алик, который в вопросах выпивки ориентировался лучше, чем в морально-этических обязательствах хозяина перед гостями, взяв бутылку коньяка, тут же унес ее в кухню, чтобы, как он сказал “открыть по - человечески”.


Как он ее там, в кухне открывал, по- человечески или другим способом, мы так и не узнали, так как через минуту Алик вышел из кухни и очень удивился, чего это мы тут сидим и кто нас, собственно, приглашал.


Как читатель догадался - Алик весь коньяк в кухне выдул один, а мы пошли, так как смотреть дальше было неинтересно. Алика била его новая жена кулаком по морде. Анжелике было стыдно перед гостями, которые с тупыми мордами сидели за накрытым столом.


Валера Ковтун потом подсчитал, что каждая рюмка этого коньяка тянула на десятку, что, при стоимости пол-литра водки три шестьдесят две, сами понимаете, как нас огорчило.


Конечно, если смотреть со стороны, мы все не в лучшем виде в этой (и других подобных) истории. Какие-то недоумки - халявщики, ленивые и нелюбопытные, жадные и алкогольно-зависимые.


Но автор пишет то, что было, без прикрас и литературных изысков, не возвышая одних над другими, не резонерствуя и поучая, не желая выводить какую-то мораль из всех этих историй. Автор пишет жизнь во всей ее нелепости и прекрасности (хотя последнего слова автор у Пушкина и других подобных авторов не встречал).


А Алик-он именно такой и был в те годы. Это заявление автор делает, прочитав сам, что им написано выше. Встает, гад, перед глазами как живой.


Ту субботу после свадьбы Алика и следующее за ним воскресенье мы с Валерой пили пиво и ели арбузы. Жены наши с детьми гостили у родственников, поэтому прокурор из соображений справедливости поставил нас дежурить: одного в субботу, другого в воскресенье.


Но дежурить мы не могли, так как Валера, который делал ремонт у себя в квартире, еще в пятницу незаметно для себя, то есть по-пьянке, уронил в ведро с олифой ключи от прокуратуры. Поэтому мы и не дежурили, а пили пиво.


Чувствуя это, преступный мир Оренбургского гарнизона в эти дни ничего не сотворил и наше присутствие на месте происшествия не понадобилось.


Ключи нашлись, когда к вечеру в воскресенье Валера решил продолжить ремонт и опрокинул на пол это злосчастное ведро.


А история со свадьбой закончилась в понедельник в первой половине дня.


Автор в качестве государственного обвинителя уже около двух часов сидел в процессе, выкинув из головы всякую дурь и с удовольствием предаваясь профессиональной деятельности, когда одна из секретарш, тихонько войдя в зал судебных заседаний, что-то нашептала Коле Зинюшину, который вяло вел процесс. Коля с интересом посмотрел на автора и объявил перерыв на два часа. В комнате совещаний Коля поведал автору, что Алик Пиванов выдвинул против автора ужасные обвинения и прокурор требует незамедлительного присутствия автора у себя в кабинете. Ничего не понимая, провожаемый сочувственными взглядами трибунальцев, автор, который в одночасье из грозного ока государева превратился в подозреваемого, покинул здание трибунала и, пройдя два квартала по ул.Советской, очутился в кабинете прокурора.


Прокурор - милейший, хитрейший и жизнелюбивый (во всех ее проявлениях) Василий Митрофанович сидел (как он сам себе представлял) в позе мыслителя, то есть, схватившись руками за голову. Увидев автора, он грозно зарычал, закричал и затопал ногами. Из его бессвязных речей получалось, что Алик не вышел утром на службу, а комиссией, которую прокурор, чувствуя очередное приключение, направил в квартиру молодожена, сей молодожен был обнаружен в сильно избитом состоянии, покинутый женой и родственниками.


Доставленный в прокуратуру, Алик дал показания из коих следовало, что автор накануне вечером ворвался в мирное семейное гнездо потерпевшего, выгнал из этого гнезда всех родственников и жену молодожена, а самого Алика долго бил и мучил, оставив на лице и теле оного Алика следы жестокого обращения, чем и лишил старшего лейтенанта юстиции возможности прямо с утра начать бороться с преступностью.


Выслушав все это, автор, у которого было железное алиби, с интересом промолчал, желая знать, как же прокурор решил отреагировать на столь грубое нарушение соц. законности. Прекратив орать, прокурор поинтересовался, сколько раз автор избивал Алика раньше. Тут он взглянул на лежащие перед ним бумаги и автор понял, что Алик развернул перед начальником эпическое полотно злодеяний автора во всей красе.


Желая насладиться красотами стиля, автор предложил прокурору дать почитать, однако получил отказ.


Тогда сам автор зарычал, закричал, затопал ногами и потребовал очной ставки. В кабинет был приглашен Алик, который действительно являл собой жалкое зрелище помятого жизнью и кем-то тщательного изуродованного советского офицера.


Увидев автора, Алик так напугался, что у прокурора не осталось последних сомнений, что неуставные отношения, царствующие в казармах военных строителей наконец-то проникли и в святые стены военной прокуратуры.


Алик же, забившись в противоположный от автора угол кабинета, еще больше укрепил прокурора во мнении, что в подчиненном ему правоохранительном органе свирепствует дедовщина, и автор является главным ее апологетом.


Под давлением неопровержимых улик Алик, наконец, сознался, что избит был собственной женой, которая, пользуясь массивным обручальным кольцом как кастетом, разукрасила Аликову морду, обижаясь на него за беспредельную пьянку, неуважение к гостям и к ее маме, которую Алик, заодно со всеми, тоже куда-то послал.


Но прокурор не поверил, так как сам искренне считал, что Алика нужно бить каждый день. Он потом доверительно говорил автору, что понимает последнего и сам не раз хотел охреначить Алика, но сдерживался, так как он все-таки прокурор.


Прокурор рассказал автору, что однажды, когда он пытался отправить Алика в командировку, тот (через два дня после получки) заявил, что ехать не может по причине отсутствия денег, тут же попросил у прокурора взаймы и, получив отказ, вылепил, ставшую потом знаменитой фразу: “Товарищ полковник, Вы мне никогда не докажете, что я не имею права на еду”. Обалдевший от такой железной логики прокурор, дал Алику двадцать пять рублей, которые этот Спиноза в тот же вечер пропил, и ни в какую командировку не поехал.


И вот тогда, глядя в наглые блестящие глаза Алика и чувствуя себя одновременно обведенным вокруг пальца, проведенным на мякине, попавшим впросак, обдуренным, нагребанным, облапошенным, кинутым на деньги и на них же разведенным, прокурор очень сильно захотел нарушить свой долг прокурора и офицера и заняться рукоприкладством к подчиненному.


Если бы он тогда знал, что и денег-то ему Алик не вернет.(с)

[Александр]

РЕСПУБЛИКА В ОПАСНОСТИ





31 декабря 1978 года готовились к встрече Нового года в квартире одного из следователей, куда жены натаскали всяких дефицитов, припасенных к этому торжеству. Кто жил в то время в провинции оценит самоотверженность наших женщин, достающих в магазинах и у родственников всякую еду в условиях, когда ее, этой еды, явно не хватало.


Мужики достали шампанского и водки, тоже с определенными трудностями. К этому надо прибавить, что оклады у нас были так себе, а аппетиты - о-го-го. Короче, все тряхнули деньгами и попытались весело и вкусно поесть и выпить. Однако не тут-то было. Причем весело и выпить было, а вот еды...


К тому времени, когда женщины накрывали стол, а мужики в кухне тишком пропускали по маленькой, то есть около 22 часов, появился Алик в парадной шинели и, протиснувшись в кухню, робко попросился в гости, пояснив, что ему с невестой негде встретить праздник. Был Алик трезвый и какой-то весь возвышенный и одухотворенный. Он рассказал, что его постигла большая любовь, и он намеревается создать крепкую советскую семью, и начать новую жизнь. Тут все поплыли, жены, наслышанные о похабствах этого маленького человечка, конечно прослезились и Алик был официально приглашен. Он, обрадованный, убежал за невестой, а все потянулись к столу провожать старый год.


Пока толкались у стола, рассаживаясь, наполняли рюмки и тарелки, снова появился Алик. Со времени его ухода прошло не более пятнадцати минут, но явился он совершенно пьяным и один.


Не дав никому опомниться, Алик, не снимая шинели, стремительно рванул к столу, наполнил самый большой фужер водкой и, глядя на ошалевших сослуживцев, заорал: “Республика в опасности!”


После этого он вылил себе в рот все содержимое фужера (граммов триста) и замер с вытаращенными глазами. Повисла тишина, но длилась она недолго. Все содержимое Аликова желудка с шумом спускаемого унитаза разноцветной струей выхлестнулось из его дурацкого организма на праздничный стол, полностью погубив плоды кулинарных изысков офицерских жен. Досталось и самим. В квартире густо запахло помойкой и моргом, а также камерой и вытрезвителем.


Алика выбросили за дверь, а всю закуску сгребли вместе со скатертью и выбросили на лоджию. Закусывали холодцом, который случайно остался в холодильнике.


Утром 1 января часов в 7 в квартиру автора позвонили. Так как легли всего час назад, то автор вставал и шел к двери с трудом и с ужасом, предполагая, что зовут на происшествие.


За дверью стоял Алик в спортивном костюме. Он все-таки решил начать новую жизнь и просил дать ему лыжи, так как самое начало этой своей новой жизни связывал с систематическими занятиями спортом.


На улице стоял мороз минус сорок восемь градусов по Цельсию), это был тот самый Новый Год 79 года, который все помнят). Автору до сих пор любопытно, как бы сложилась дальнейшая судьба Алика, если бы он в то утро добыл себе лыжи.(с)

[Заправщик]

Гы-гы.... без таких вот феноменоф, как Алик, жысть былаб серой и скушной!

[Александр]

КУРТКИ





В холодные декабрьские дни 1979 года, когда на руках у Тоцкой бригады, которую возглавлял автор, было четыре нераскрытых дела, а самого автора ( в то время капитана) круто допрашивали об обстоятельствах командования им, автором, в ночь с 28 на 29 декабря 213-й мотострелковой дивизией ( это другая, еще та история), Алик раскрыл дело о хищении танковых курток со складов этой несчастной дивизии, которую грабило подавляющее большинство личного состава и все близ живущее население.


Одна партия этих ворованных курток, как установил Алик, была куплена в складчину водителями таксопарка. Кто носил или хотя бы видел танковые куртки, тот поймет, что купить такую вещь за 40 рублей - очень выгодное коммерческое предприятие, результатом которого является шикарный внешний вид и гарантированная защита от трескучих Оренбургских морозов и пронизывающих степных ветров.


Однако наивные обыватели, покупая эти куртки, не знали, что куртки являются штатными принадлежностями танков, в розничную продажу не поступают, а списываются с понижением категории, вплоть до сдачи на окружной склад, где их актируют поштучно, распарывают и делают набивку солдатских матрацев.


Таким образом, по соответствующему нормативному акту МО СССР, любой куртконосец, не являющийся членом экипажа танка, автоматически зачислялся в разряд расхитителей социалистической собственности, а именно: военного имущества. То есть, ношением этой куртки вдали от танка, он обрекал СССР на снижение боеготовности и подлежал за это уголовной ответственности.


Говоря человеческим языком, органы могли хватать всякого штатского в куртке и, уж если и не сажать его в кутузку, то куртку отбирать, имели право.


Этим правом и воспользовался автор, когда, для закрепления доказательств хищения и с целью установления продавцов, с соблюдением всех норм УПК, пригласил предприимчивых таксистов и слесарей в танковых куртках, пришедших на смену и сдающих смену в два автобуса с целью препровождения в милицию для составления протоколов выемки.


Планировалось, после выемки и допросов в качестве свидетелей, развести несчастных по домам, чтобы они могли переодеться в легально приобретенные одежды и приступить к работе.


Автобусы остановились около милиции, автор, успокоив мужиков, что сажать их не будут, а деньги свои они получат с продавцов, ушел договариваться о помещении для составления протоколов.


Через пятнадцать минут, выйдя из милиции, автор увидел, как теперь говорят, несанкционированный митинг полураздетых разъяренных таксистов и слесарей, но не увидел автобусов и курток. Был декабрь и этим все сказано.


Послав автора по матери и плюнув на свои сорок рублей, мужики разбежались, оставив на всю жизнь в своем сознании гнев и презрение к работникам военной прокуратуры. Никто из этих мужиков так и не сознался потом, что именно у него была изъята куртка танковая штатная.


Оказывается, в это время у здания милиции оказался Алик, который утром отпросился до обеда встречать приезжающую к нему в гости из Оренбурга жену Анжелику и ошивался в поселке, ожидая автобус до вокзала, и, пользуясь случаем, разминался пивком.


Алик, узнав у сопровождавших автобусы военных, что операция по изъятию курток проходит успешно и близка к завершению, и справедливо полагая, что появившись перед начальством с “изъятым в ходе следствия похищенным военным имуществом”, он сорвет бурные и продолжительные аплодисменты ( тем более, что дело раскрыл именно он, а не автор, который, гад, примазался к славе лучшего следователя и затеял какое-то никому не нужное закрепление доказательств), быстро раздел работяг и послал их в милицию для оформления протоколов, а сам укатил на двух автобусах на вокзал, встретил жену с подругой и с понтом появился перед прокурором и командованием дивизии, отрапортовав по всей форме.


В милицию мужиков не пустили, да и не очень они туда рвались, а установить потом у кого именно были изъяты куртки и вообще как они появились в деле, не представилось возможным.


Получилось, что автор просто ограбил каких-то неизвестных, а Алик притаранил добычу прокурору.


Долго после этого по селу Тоцкое ходили ужасающие слухи о том, что военные совсем оборзели: среди бела дня раздевали на улице прохожих. Тем более что народ действительно видел бегающих по улицам мужиков в одних рубашках, которые, естественно, поддерживали версию об ограблении, причем многие вполне искренне.


Злосчастные куртки эти долго валялись в прокуратуре и на них любил спать Юра Бабанов, когда не мог добраться домой после излишних возлияний.


Автор сполна и справедливо, как руководитель следственной бригады, получил по мозгам.


Алик оправдывался знаменито.


Сравнив автора с Жегловым, неправедным путем добывшим доказательства против Кирпича, Алик себя зачислил в Шараповы, что и стало его вторым, после Чебурашки, псевдонимом.(с)

[Димиринг]

ОФФ: В свое время Сайншандский гарнизон был одним из самых "развеселых" мест службы для военпрокуроров - там таких "мемуаров" можно было понаписать, не чета автору вышеприведенных рассказов ... Но, скорее всего, не напишут

[Сергей Карцев]

Я в танковой куртке. В офицерском полушубке Игорь Дю.

11.jpg